Депортация представляла собой самый разрушительный сценарий. Мы жили в постоянном страхе за себя и за наших близких. Представьте: однажды вы просыпаетесь, а ваших двоюродных братьев нет. На следующий день ваша бабушка депортирована и исчезла, как будто ее никогда и не было. Это очень давит на психику. Но именно в той атмосфере коллективной тоски и страданий мы становились все более близки. Мы, группа еврейских детей не старше четырнадцати лет, поддерживали друг друга как взрослые.
Нанетт Блиц-Кёниг в школьном классе
Анна Франк в школьном классе. Обе фотографии были сделаны в то время, когда они вместе ходили в школу. Декабрь 1941 года
Анна Франк тоже однажды исчезла. Она и ее семья спрятались от немцев в июле 1942 года. Они стали жить в секретной пристройке, расположенной в компании ее отца Opekta Werke, которая специализировалась на приготовлении фруктовых джемов. Ходили слухи, что они бежали, но никто не был уверен.
Помню, когда мы с Анной еще учились вместе, она пригласила меня на день рождения. Ей исполнилось тринадцать лет. Запомнилось, как мы смотрели какую-то рекламу фабрики по производству варенья перед фильмом «Рин Тин Тин» – тогда фильмы хранились в коробках. На улице была война, комендантский час начинался в восемь часов вечера, поэтому мы не могли долго сидеть за столом. Некоторые биографы ошибочно писали, что я подарила ей закладку. На самом деле, я подарила ей брошь – помню, как будто это было вчера. Именно на том дне рождения она получила тетрадь, будущий дневник, ставший впоследствии таким знаменитым. Никто в гостиной Франков и представить не мог тогда, что эти переплетенные листы бумаги однажды будут содержать слова, способные тронуть читателей по всему миру.
Сколько было всего, что никто из нас не смог бы тогда предвидеть! Анна мечтала стать писательницей. Но, конечно, совсем не мечтала описывать то, что пришлось впоследствии, худший кошмар нашей жизни.
Дневник Анны Франк, ставший одним из главных памятников Холокоста
В конце сентября 1943 года в жизнь моей семьи ворвалась жестокая реальность. Рано утром кто-то начал стучать в дверь так, словно пытался ее снести. Не помню, кто открыл – мама или папа. Я же поняла, что пришла беда. Мое сердце стучало все громче и громче с каждым мгновением. Я даже боялась, что кто-то из нацистов услышит его и разозлится.
Мы вчетвером оказались перед гитлеровцами, испуганные и растерянные. Они ругались на нас, выгоняли из наших собственных домов. С собой разрешалось взять лишь немного одежды и вещей. Как и ожидалось, «Пульс», транспортная компания, нанятая нацистами для освобождения домов депортированных евреев, шла следом и брала под свой контроль наши дома и все наши ценности.
По сей день я не понимаю не то, как Гитлер мог сделать это безнаказанно, а как ему удалось превратить обычных мужчин и женщин Голландии в жестоких животных, лишенных всего человеческого. Но это только один из многих вопросов, которые я продолжаю задавать себе сегодня. После сентября 1943 года, когда выследили последних скрывавшихся евреев, Голландия была объявлена нацистами юденфрай – «страной, свободной от евреев».
2. Неопределенное будущее
Гитлер никогда не переставал играть с нами, евреями. Воспользовавшись структурами, созданными с помощью Еврейского Совета, и запретив евреям пользоваться общественным транспортом, он тем не менее постоянно перемещал евреев в пространстве (депортировал). Можно сказать, что я и моя семья оказались в трамвае неопределенного и безнадежного будущего.
Что я могла чувствовать, кроме страха? В то время не было другого чувства, которое я не испытывала бы так глубоко. Страх стал моим лучшим другом.
Мой отец никогда не рассматривал вариант, что наша семья может скрыться, как это делали другие голландские евреи при приближающейся опасности. Чтобы найти место, где спрятаться, требовались деньги и доверие к человеку, который будет вас укрывать. При этом всегда оставалась возможность предательства и депортации. Более того, окончание войны казалось таким далеким. Как долго мы могли бы прятаться?
Я знаю, что папа полностью доверял нашему адвокату. Он думал, что этого будет достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности. На самом деле оказалось, что в паспорте моей матери, выданном Южно-Африканским Союзом (копии которого у нее на тот момент уже не было), не значилось упоминание о ее религиозной принадлежности. Поскольку она не была официально признана еврейкой, адвокат сказала нам, что может получить документ, отрицающий это. Конечно, услуга имела свою цену. Она так и не сделала нам этот документ, просто присвоила наши деньги. Такое часто тогда проделывали с еврейскими семьями. На нашей беде наживались многие.