Они ругались, строили нас в колонну, так как до прибытия в Берген-Бельзен было еще далеко. Мы быстро выстроились и ожидали команды начать движение. С этого момента никто не осмеливался возражать. Все смотрели в землю, боясь встретиться с чужим ненавидящим взглядом.
Это был решающий момент. Теперь перед нами разворачивалась настоящая, ужасная реальность. Я шла в этом ряду, рядом с теми зверями, которые были обучены нападать на тех, кто не выполняет приказы, рядом с людьми, которые не показывали никаких признаков того, что делают что-то, чтобы помочь нам. Несомненно, иллюзиям уже не было места.
Мы были в Северной Германии, недалеко от Ганновера и Целле, последний из которых представлял собой средневековый городок с несколькими замками. Ничто из того, что мы переживали, не было похоже на жизнь немецких жителей, с которыми мы когда-то были так близки.
Что думали эти немецкие обыватели в своих домах, живя с комфортом, питаясь горячей пищей? Да и думали ли они вообще о нас? В то время мы уже осознавали, что нам не разрешают вести нормальную жизнь, что слово «комфорт» навсегда будет стерто из нашего лексикона. Внутри концлагеря таким словам места нет. Да нет и надежды на лучшую судьбу.
Мы шли по зимнему пейзажу, украшенному множеством деревьев без листьев. Ветки раскачивал ветер. Какая красивая природа… Зимние холода вот-вот должны кончиться, уступив место весне. Как там могли происходить такие зверства? – думала я. Как можно было допустить, чтобы все это произошло?
Шуметь разрешалось только немецким охранникам и их собакам. Нам не разрешалось говорить, спрашивать, куда мы идем, и что они собираются с нами делать. У нас не было права протестовать или жаловаться.
Дети обычно видят в родителях убежище, испытывают уверенность в том, что они всегда помогут. Здесь же ситуация такова, что наши родители боялись за свою жизнь не меньше нашего. Они сами стали как беспомощные дети, не в силах ничего с этим поделать. Думая об этом, я поняла, что теперь сама должна о себе позаботиться. Хотя даже не догадывалась еще, насколько это будет трудно.
Мы шли очень долго. Похоже, никого не беспокоило то, что мы ничего не ели с тех пор, как покинули Вестерборк.
Иногда мы, люди, склонны думать, что у нас больше нет сил выносить события, которые нам навязывают. Но когда это происходит, поневоле начинаешь понимать, что нет другого выбора, кроме как продолжать двигаться вперед. Конечно, в некоторых ситуациях невыносимое оказывается непреодолимым. Это то, что мне предстояло испытать в Берген-Бельзене.
После страшной и столь же бесконечной прогулки мы, наконец, прибыли в лагерь. Мое внимание привлек вид многочисленных железнодорожных путей. После обычной суеты по вторникам в Вестерборке, когда заключенных отправляли в концлагеря, я уже не видела в железных дорогах ничего хорошего. Сегодня я понимаю, что мои самые мрачные мысли подтверждались. Эти рельсы олицетворяли разделение и гибель еврейской общины.
С первого взгляда Берген-Бельзен произвел на меня гнетущее впечатление.
Пейзаж состоял из голой земли с множеством мрачных бараков, обнесенных колючей проволокой. Этот вид был просто ужасным. Зачем все это нужно? Чтобы защитить людей в Берген-Бельзене? Или, наоборот, навредить им? Ясно, что ничего хорошего здесь ждать не приходится.
Берген-Бельзен состоял, по сути, из нескольких лагерей, отделенных друг от друга колючей проволокой. Это был огромный комплекс. Я гадала, куда нас направят.
Концентрационный лагерь Берген-Бельзен. Фотография со сторожевой вышки, сделанная после освобождения лагеря
Впрочем, чем ближе мы подходили к лагерю, тем больше во мне росло убеждение, что счастливых дней там не будет. Когда я увидела сторожевые вышки, на вершине которых стояли солдаты СС с оружием, я начала терять надежду когда-либо выбраться отсюда.
Затем я задумалась, смогу ли я когда-нибудь жить в обычном доме, где никто не заставит меня постоянно чувствовать, что я делаю что-то не так. Я уверена, что все еврейские семьи ничего не знали о том, что их ждет, и мало надеялись на будущее.
Не могу сказать, понимала ли я тогда, что значит для меня, для моей жизни нахождение в концентрационном лагере. Понять, что значит быть там, можно, только когда ты провел какое-то время в лагере – другого способа нет. Это то место, которое трудно представить постороннему человеку. Ему покажется, что так просто нельзя жить.
В то время большинство наших знакомых, родственников и друзей оказались в таком же положении, в той же ситуации между жизнью и смертью. Если, конечно, еще оставались в живых. Депортация голландцев началась в июле 1942 года. Голландия была одной из стран, где эта операция проводилась весьма активно.