– Ну видите как, Анастасия Михайловна, – трагически вздохнула менеджер. – Последнего вашего романа я, признаться, не читала, а те, что были раньше… Ах, наверное, мы что-то недодумали, все-таки тут требовался другой человек, другой автор. Абсолютно… незапятнанный, так сказать. Вы же понимаете, проект такого политического значения должен быть безупречен, и если вокруг него возникает нехорошая возня… Лично мне очень жаль, что так вышло. Но что я могу, такие вопросы не я решаю…
Положив трубку, я обессиленно уставилась в увешанную акварельными пейзажами, изображающими различные сунжегорские красоты, стену гостиничного номера. Происходило нечто странное. Вернее сказать, чисто по-человечески понятное, конечно, но с точки зрения логики необъяснимое. Даже мне, никогда не мнившей себя Шерлоком Холмсом, становилось очевидно, что кто-то развернул против меня войну. Не могло быть такого, чтобы и в театр, и в московское издательство одновременно капнули о моем якобы никуда не годном моральном облике по чистой случайности. Выходило, что мое присутствие в Сунжегорске так намозолило кому-то глаза, что от меня попросту решили избавиться. Но кем же мог быть этот тайный и могущественный недоброжелатель?
Я перебрала в голове все свои местные знакомства. Но, как бы придирчиво я ни препарировала их, все равно выходило, что обидеть или оскорбить кого-то я не могла. У меня здесь не должно было быть врагов, я со всеми была предельно вежлива и приветлива, просто на всякий случай имея в виду, что со своими московскими ухватками не совсем вписываюсь в пряный и цветистый здешний колорит. Был, конечно, само собой напрашивающийся вариант, но рассматривать его всерьез мне совсем не хотелось. Вариант этот заключался в том, что избавиться от меня решил сам Тамерлан.
Сначала сам утвердил мою кандидатуру на проект, а потом решил безжалостно убрать… Но почему?
Перед моими глазами внезапно снова вспыхнуло яркое средиземноморское солнце. Ряды белых шезлонгов вдоль берега, яркие пляжные полотенца у воды. Гомон, смех, плеск, стук мяча на площадке для пляжного волейбола. И внезапный выкрик:
– Человек тонет!
Я не успела даже оглядеться по сторонам, как Тимофей, с которым мы сидели в пляжном баре, вскочил с места, сбросил футболку и стремглав полетел к воде. Секунда – и видно было лишь, как мелькают в бирюзовых волнах его загорелые руки.
В тот день довольно сильно штормило и большая часть отдыхающих не рисковала отплывать далеко от берега. Однако же нашелся какой-то подросток, движимый слабоумием и отвагой, который решил покорить стихию, а теперь захлебывался, не в силах заплыть за бурун.
Тимофей приближался к нему. В груди у меня что-то тревожно сжалось. Кажется, именно в эту секунду, видя, как он тянется к уже впавшему в панику, бесконтрольно молотящему по воде неловкими длинными руками мальчишке, я вдруг поняла, что люблю этого человека. Да, я знала его каких-то два дня, но за них он успел стать мне дороже всего на свете. Меня вдруг пронзило пониманием, что, если с ним что-то случится, я не переживу этого. Камнем уйду на дно, сама стану морской водой, но продолжать жить, зная, что его уже нет, вообще нет на свете, я не смогу.
Все закончилось довольно быстро. Тимофей осторожно подобрался к пацану. Пару раз все же получил по голове его бултыхающими руками, но умудрился поднырнуть сбоку, перехватить парня под мышкой. Справа и слева к нему уже спешили двое пляжных спасателей, как всегда прозевавших самый опасный момент.
Когда Тимофей вышел из воды, тяжело переводя дыхание, побагровевший от напряжения, я бросилась к нему и молча прижалась к его груди. Мне необходимо было в тот момент чувствовать его своим телом, ощущать, что он живой, теплый, что его отважное сильное сердце гулко колотится мне в грудь.
– Ну что ты? – спросил он, потрепав меня по волосам.
– Я так за тебя испугалась, – прошептала я.
– Перестань, глупая, – рассмеялся он. – Да что со мной могло случиться? Я отлично плаваю.
А я, мотая головой и сглатывая дурацкие, не вовремя накатившие слезы, силилась объяснить ему, какие чувства захлестнули меня в тот момент, когда его темная голова на секунду скрылась под накатившей волной.
– Я… я вдруг поняла, что не смогу без тебя, – отчаянно призналась я.
– Не надо, – вдруг очень серьезно произнес он. И, заглянув мне прямо в глаза, с граничившей с жестокостью искренностью добавил: – Мне нужно, чтобы ты без меня могла. Мне очень нужно знать, что ты сможешь.
Наверное, в тот момент я уже поняла, что наше с ним «вместе» будет очень недолгим, что расставание предопределено. Именно это он и пытался мне тогда объяснить. Я же в ту минуту осознала, что мне это не важно. Проведем ли мы вместе всю жизнь или только несколько дней – это ничего не меняет, это всего лишь часы и минуты, условные единицы измерения. А чувство, зародившееся во мне к этому мужчине, нельзя было измерить. Оно было изначальным, исконным, вечным.