Ольга сидела на том же месте, не выпуская бутылку, и ревела. Она уже распрощалась со мной. Я с ней. Мы долго не рефлексировали. Схватили вещи, сигареты и на бренную землю. Больше мы не пили на крышах. Никогда.
Да и не пели вместе больше. Иногда, сидя за бутылочкой вина, закусив салатом с крабовыми палками и фруктовой нарезкой, мы вспоминаем нашу юность. Наши крыши. Вспоминаем и этот случай. Уже смеясь, с легкой бравадой или, наоборот, хватаясь за голову: знали бы наши родители, вот идиотки, а что бы могло случиться, о чем мы думали только??
Но каждый раз, волна липкого страха поднимается от затылка и бежит мурашками по позвонкам. Один. Второй. Третий…Да, они бы меня разорвали.
Актриса
Я посвятила эту книгу(или как назвать мою писанину) Наталье Альбертовне Колесниковой. Это моя любимая учитель русского языка и литературы. Почему ей? А потому, что я считаю ее главным человеком в своей жизни. Знает ли она это?
Ее не стало 5 лет назад, а я до сих пор хожу на ее уроки литературы. Кружу по своей и не своей школе. Путаюсь в этажах и коридорах. Ищу нужный кабинет, класс. Хожу между парт с чужими, но знакомыми детьми. Они, как и в прошлом не очень дружелюбны, отстраненны, смеются над кем-то или о своем. Но вот заходит в класс Она и я обо всем забываю . Я почему –то никогда не готова к ее уроку и мне странно и грустно и жутко оттого, что ее на самом деле нет. Но каждый раз я жду, что же она мне скажет, даст ли знак. Однажды она подошла ко мне совсем близко и спросила урок. Я должна была пропеть какой-то стих или кусочек прозы. На ней был странный парик, густой грим. Я опять помнила, что передо мной неживая женщина. Медлила с ответом, что-то бубнила и тут она схватила меня за плечи, начала трясти: « Иди на пение»!-кричала она мне. Я проснулась в поту и решила искать преподавателя по вокалу, который в дальнейшем дал мне много опыта и эмоций.
Какая она была? Я вот точно так же, как она сейчас задумалась с пальцами на губах. Я, как и она в повседневной жизни не крашу лицо и волосы. У меня такая же простая летящая стрижка. Для меня книга- это портал в иной потрясающий или жуткий мир. Это флешка для ума. Это дверь в себя. Там ответы на все вопросы. Там я получала все главные знания. Там я была счастлива и в отчаянии. Меня вел пыльной проселочной дорогой Куприн, а я дрожала от страха. Меня ждал у калитки Бунин, бросая в объятия порочного барина. Я рыдала вместе с Левиным, получив отказ от Кити, и с ним же смеялась потом от счастья…Чехов смотрел мне в лицо глазами всех своих маленьких зашоренных и несчастных героев и я никогда не посмела бы ему соврать. А уют и тепло, вместе с кофе и оладьями мне вдоволь дала Туве Янссон.
Какая она была? Наш распущенный и недружелюбный класс, как мне казалось всегда, на ее уроках становился обществом думающих взрослых людей. Красногубые далеко не невинные девочки писали серьезные сочинения не о Подвиге, Труде и Родине, но о счастье, любви, свободе. И не о том счастье , про которое уже написаны тонны, а именно о своем. Рассуждали, не боясь, о Боге и о Человеке. Я часто думаю, если бы Наталья Альбертовна была жива сейчас, что бы она говорила новым детям о жизни, о свободе, о прошлом? Однажды мы писали о жестокой государственной машине и в начале урока она рассказывала (не в первый раз) о том, как жилось в советском союзе, как они с трудом доставали Цветаеву и Пастернака. «Мы жили все под одной большой крысой», оговорилась она. И замолчала. По классу полетел смешок. Я тоже сдавленно хохотнула. Наталья Альбертовна поморгала, отвернулась к окну, покивала головой.
–Да, ребят, можно и так сказать…Под одной большой Крысой…
Я уверена, эта фраза осталась в каждом.
«Друзья мои», так она обращалась к нам. И это так, мы были не дети и даже не ученики, и ни в коем случае не панибраты, как у некоторых молодых учителей. У нее получалось держать какую-то потрясающую дистанцию. Я не представляю, как с ней было можно повысить голос или, наоборот, обняться, как с полноватой уютной классной руководительницей-мамой. Это какая-то бестелесная смесь огромной любви и уважения, бескровное родство. Родство по мысли, по языку.