— Послушай, старина, — Магрубет по хеттской манере прервал Ефрона, — ты мне потом расскажешь про жизнь твоего мудрого Якова. А теперь все-таки скажи, что он тебе рассказал обо мне.
— Вообще-то он о тебе сказал мало, — Ефрон многознающе заулыбался, — но сам я, конечно, понял гораздо больше.
— Что же ты понял?
— Да ведь, как сказать, воин? — уклончиво ответил старик. — В Египте сейчас неспокойная жизнь. А ведь если в Египте волнение, то у нас земля под ногами дрожит. Я понимаю, что ваши военачальники еще не разорились оттого, что египетские подарки у вас отобрали, но я знаю, что если обращаются к старому Якову, то совсем не от лишнего богатства, а наоборот оттого, что начинают нуждаться в кое-каких средствах или в помощи.
— Я вовсе не обращался к нему за помощью. Он сам ко мне обратился, чтоб я ему помог. Так и запомни!
— Что ты! Что ты! Славный воин! — льстиво заулыбался хетт и понизил голос совсем почти до шепота:— Я не собираюсь вникать в ваши тайны. Мне лишь бы благополучно добраться до Египта со своими деньгами и людьми. Это очень хорошо, что ты с нами… попутчик. Ты один для меня — защита надежнее, чем сто человек. Однако, — он совсем зашептал, — люди с нами идут не все мне знакомые. И вообще мне некоторые из них очень не нравятся. Я прошу тебя, славный воин, будь ко мне поближе. Так мне спокойнее. Ведь все-таки ты мне единоплеменник. Иначе я боюсь, что не донесу до Египта не только своего серебра, но и своих костей.
— Зачем же ты уезжаешь в Египет? Ведь здесь твоя завоеванная земля. Она в выгодном положении. Почему ты покидаешь родной Па-листан? Здесь жили и воевали твои деды и прадеды. Почему ты продал свою землю, да еще совсем чужому, пришельцу? Ты ведь сам — старый воин.
— Посмотри на меня, — отвечал Ефрон, — я весь в шрамах. Рука моя покалечена, а земля требует много сил и много работы. Я хочу прожить старость в покое и довольстве. Я собрал за свою жизнь достаточно богатств. Но где мне их проживать? Ты же знаешь, что только в Египте жизнь устроена по-настоящему хорошо, чтоб можно было достойно жить с деньгами даже старому и немощному человеку. Египет не знает голода и разрухи. В Египте собраны все богатства мира. Даже Вавилон не сравнится с ним. Не зря ведь мудрый Еше давным-давно отослал туда своих сыновей. Благодаря этому он и разбогател.
— Но ведь он же и съехал оттуда, чтобы купить твою землю и жить здесь, — возразил Магрубет. — Почему же он не хочет жить в Египте?
— Ему нужна земля, чтобы владеть ею, чтобы поселить на ней своих сыновей ешероиловых. А в Египте фараон никому, кроме египтян, не разрешает быть владельцами земли. Несмотря на то, что потомки Якова давно живут в Египте, размножились и даже своим видом стали походить на египтян, фараон все равно притесняет их.
— Так, значит, у них распри с фараоном! Вот, значит, откуда нам присылался подкуп против египтян!
— Давай спать, воин. Я не хочу вмешиваться в чужие тайны. Да и завтра нужно рано, чуть свет, вставать. Теперь уж поздно. Однако тебе только скажу, славный воин, присмотрись сам к тем, кто с нами будет в пути, — он тут же стал устраиваться на ночлег.
Магрубет же только сделал вид, что прилег. Несмотря на позднее время, сон не шел к нему.
Много лет подряд Магрубет вел жизнь, полную опасностей, и не только ради успеха, но и для того, чтоб уцелеть самому, требовались, помимо отчаянной храбрости, еще осторожность и дальновидность. Военный вождь племени должен был обладать этими качествами, как никто другой. Сейчас, лежа в темноте, Магрубет стал вспоминать, что в детстве он всегда удивлялся тому, как, бывало, после побед и пиров его отец с несколькими своими приближенными воинами собирались для тихой беседы, в которой все события представали в столь удивительном виде, с такими неожиданными подоплеками и объяснениями, что ему становилось не по себе от собственной простоты и легковерия.
Наука предвидения вошла в него с ранних лет. Но эта наука была его сокровенным знанием. Ни с одним человеком в мире он не намерен был ею делиться. Он был убежден, что она существует для избранных. Для простых воинов, а также для черни она прямо вредна.
Еще от деда Магрубет усвоил истину, что многознание вообще вредно. Нужно знать немногое, а важное. Что было бы, если бы его воины перед каждым сражением совершали в своих умах весь тот путь сомнений, который проходит он перед тем, как принять железное, непоколебимое решение и одним своим волеизъявлением послать их в бой?
Палистан — такая страна, где стеснилось множество народов. Это плохо. Ведь враги любят больше всего растлевать слабую чернь в народе. Магрубет слышал от деда, что раньше никогда не бывало случаев, чтоб хетт мог трусливо побежать с поля битвы. Среди его военачальников или испытанных воинов и сейчас таких не сыщешь, но среди простых, а особенно слабых, лишь и оказываются те, кто еще до начала битвы сомневаются в победе. Что таким героическая дерзость, позволяющая и с малым войском вырвать победу у многочисленного врага?
Сейчас, подводя итог размышлениям, Магрубет решил, что многие свои воинские качества, которые так впечатляюще действовали всегда на окружающих, теперь следует замаскировать. Прежде всего осмотрительность и осторожность! На всякий случай он отодвинулся подальше от дюжего незнакомца с темной повязкой на голове, который привалился к нему слишком близко, раскинув руки во сне.
Утром рано выступили в путь. Обоз состоял из нескольких старых повозок и двадцати путников, одетых в грязные, рваные одежды. Опытный глаз заметил бы, что повозки крепки к надежны, лошади сильны и свежи, а люди, хотя и выглядят как бездомные калеки, идут бодро и быстро.
Двинулись не обычным большим путем, а взяли левее в сторону моря.
Ефрон держался рядом с Магрубетом. На остановках Магрубет расспрашивал его обо всех спутниках. Несколько человек старый хетт не знал. По его словам, их просил взять с собой Еше Роил. Тот самый малый в темной повязке, необычно смуглый, почти черный, был в их числе.
Магрубета озадачивала какая-то странная непонятность его лица. Ничем этот человек не выделялся, ничего не было настораживающего или подозрительного в его поведении, однако физиономия его была словно спрятана куда-то. Он вовсе не скрывался за других, не отворачивался в сторону, но его лицо не нравилось Магрубету, потому что казалось голым камнем, на котором ничего не начертано.
— Что ты скажешь об этом человеке? — спросил Магрубет Ефрона.
— Раньше я видел его всегда возле Якова. То ли он у него лекарь, то ли цирюльник. Он все возится с травами и порошками, да записывает что-то. Вообще-то он, хотя и поздоровее некоторых, но никогда никого не толкнет, не обидит. Очень тихий…
— А сколько, по-твоему, лет этому… лекарю?
— М-м, да… Вот сразу и не скажешь… Скажи хоть двадцать, скажи хоть сорок… М-м, да… Надо бы как-то у него спросить.
— Похоже, что так он тебе и скажет правду.
Магрубет смолк, так как черный человек подошел к ним поближе и опустился на песок, устраиваясь на отдых.
Магрубет стал разглядывать его. Он привык полагаться на свое видение человеческих лиц. Всех своих воинов — молодых и старых, живых и мертвых он помнил в лицо. Он видел их лица в походах, в боях, в страданиях, в веселье. Взглянув на любого незнакомого человека, Магрубет мог сразу увидеть судьбу на его лице. Множество раз он находил подтверждение своему провидению.
Все, что предопределено человеку, написано на его лице. Нужно лишь уметь прочесть эту предопределенность. Вот, например, тот хмурый, тучный возница. Сразу видно, что он происходит из семьи торговца, что он неудачник в жизни, труслив и скуп. А тот одноглазый хетт-проводник отличается веселым, открытым характером и, хотя по повадкам как-будто осторожен, но всю жизнь будет беден из-за своего тяготения к вину и женщинам. Такой не скопит серебра даже себе на похороны. Вот сам Ефрон, сейчас одетый оборванцем. При его болтливости, при его круглом, добродушном лице, прищуренные глазки, шныряющие по сторонам, выдают человека хитрого и вероломного. А этот смуглый человек имел лишь клоунскую маску вместо лица. Клоунов Магрубет с детских лет недолюбливал за то именно, что боялся не понять их. Невозможно было знать, что за подлинный человек скрывается за этой одинаковой, неизменяющейся глупой физиономией.