Оппоненту крыть было нечем, но он так просто сдаваться не собирался.
— Мало ли что они там у себя понапишут! Естественно, американцы будут превозносить свои разработки, а наши ни в грош не ставить
— Ну всё, хватит, — Брежневу, похоже, надоела эта перепалка. — Евгений, раз уж ты грозился написать для меня доклад, то обещанное надо выполнять. Когда я его увижу?
Я на несколько секунд задумался.
— Дайте мне месяц, Леонид Ильич.
— Хорошо, через месяц надеюсь увидеть доклад на своём столе. Петя, — повернулся Леонид Ильич к моему провожатому. — Проконтролируешь?
— Конечно, Леонид Ильич, — кивает тот.
— Вот и ладно… Ты, кстати, комсомолец? — неожиданно меняет тему Брежнев, снова поворачиваясь ко мне.
— Конечно, Леонид Ильич!
— А в партию не собираешься?
— Собираюсь, сейчас «первичка» рассматривает моё заявление.
— И достойных коммунистов с рекомендациями нашёл?
— Да нашёл…
— Третий не нужен? — хитро прищурился Брежнев.
— Третий? — я пожал плечами. — Ну если только кто-то очень уж заслуживающий внимания, так сказать, для солидности…
— Завтра напомни мне позвонить в Свердловск, в обком партии. Часиков в 10 утра.
И снова повернулся ко мне всё с той же хитрой ухмылкой.
— Похлопочу за тебя, уверен, коммунист из тебя выйдет стоящий… Так, дайте человеку рюмку, пусть выпьет с нами за Великую Победу!
Так и пришлось чокаться с Леонидом Ильичом и другими членами ЦК. Дали закусить бутербродом. А потом у генсека завязался разговор с Косыгиным, и тут же нарисовался мой провожатый.
— Пойдёмте, Евгений Платонович, не будем мешать товарищам решать вопросы государственной важности.
Я и сам уже подумывал, как отсюда свинтить, так как чувствовал себя здесь не совсем уютно, как овца в стае волков, а потому с готовностью последовал за «седым». Он довёл меня до фойе, где вежливо попрощался и посоветовал не распространяться о визите на фуршет.
— Ни к чему рассказывать кому-то, что вы пили с членами Политбюро.
— А насчёт того, о чём вас Леонид Ильич попросил, не забудете?
— Не беспокойтесь, — впервые растянул губы в улыбке Петя, — такие вещи не забывают.
— Доклад у меня будет готов, как я и обещал, в течение месяца. Как я вам его передам?
— Отдадите Хомякову, вашему куратору. А дальше уже наша забота.
Угу, понятно… Гамзатову, который заявился за полночь с посиделок с коллегами в каком-то кабаке, я про встречу с Брежневым ничего н сказал. Как и по возвращении в Свердловск не сказал никому, даже Полине. Исключение сделал для Хомякова, раз уж он из их ведомства, от него не утечёт. Тем более мне ему передавать свой доклад по ЭВМ.
Но первым делом сразу по возвращении в Свердловск я уселся писать письмо начальнику УКГБ Хлесткову. Больше не знал, кому ещё писать, адресов преемников безвременно почившего 5 лет назад Сергея Палыча Королёва у меня не было. Обошёлся без подробностей, просто написал, что вентиляционный клапан спускаемого аппарата несовершенен, и что экипажу космического корабля «Союз-11» может угрожать опасность из-за разгерметизации спускаемого аппарата. А знаю — потому что знаком с технологией, имею кое-какое отношение к космической отрасли. Корябал печатные буквы левой, затянутой в резиновую перчатку рукой — снова устраивать пляски с бубном — то бишь с пишущей машинкой, из-за одного письма было лень. Подписался — Геомониторинг. Сам не понял, откуда это в голову пришло, но оставил пусть будет, загадочно. Перед тем, как сунуть сложенный пополам тетрадный лист в конверт, подул на него. Мало ли, вдруг перхоть попала на лист, или волосок… Сейчас исследования ДНК вряд ли милиция проводит, но уж лучше подстраховаться. Клейкую полоску смачивал не слюной, а мокрым, в перчатке пальцем — намочил под краном. Обратный адрес написал от балды, а адрес Конторы я прекрасно знал. Почтовый ящик присмотрел у Главпочтамта, туда после тренировки вечерком, по тёмному, и опустил письмо рукой, так же затянутой в резиновую перчатку, перед этим нахлобучив кепку на самые глаза. Надеюсь, не спалился. И не спалюсь. Тем более сделал всё правильно, вроде бы нигде не накосячил, а технические средства, используемые милицией и комитетчиками, весьма далеки от тех, что использовались в моём прошлом-будущем. Тех же камер наблюдения нет и в помине.
Домой я пришёл с чувством выполненного долга. Если экипаж Добровольского погибнет — то их смерть будет на совести тех, кто не дал ход письму. Или самого Королёва, если до него доведут эту информацию, а он посчитает её провокационной и не заслуживающей внимания.