[1] Вероника Полонская была любовницей Маяковского и стала последней, кто не только видел его живым, но и первым, кто видел его умирающим — звук выстрела застал её у парадной двери. Было обнаружено и заготовленное двумя днями ранее предсмертное письмо.
[2] Любопытно, что поэт свёл счёты с жизнью по адресу: Лубянский проезд, д. 3/6 стр. 4.
Глава 1
«Рассчитайся по порядку
Снова солнце, снова солнце улыбнись
На зарядку, на зарядку
На зарядку, на зарядку становись!»
Что за бред… Почему я слышу этот звонкий детский голос времён моей юности? Как материалист, я был уверен, что смерть — это абсолютное ничто. Или я всё ещё медленно умираю, а этот голос не более чем галлюцинации агонизирующего мозга?
«Доброе утро! — ворвался в моё сознание теперь уже приятный мужской баритон. — Начинаем занятия с потягивания. Поставьте ноги на ширину плеч. Руки опустите. Мышцы расслабьте…»
А тут ещё сквозь веки пробивается свет, такое ощущение, что солнечный. Ну, это уже чересчур! Я решительно открыл глаза и тут же снова зажмурился: ударивший по зрачкам свет из окна с отдёрнутыми в стороны и показавшими знакомыми шторками едва меня не ослепил.
— Эй, Жека, хорош дрыхнуть! Завтрак проспишь!
Та-а-ак… Это уже интереснее. Слегка гнусавый голос Вадима Верховских я бы не спутал ни с каким другим. Даже несмотря на то, что последний раз виделись на гулянке, обмывая дипломы. Сразу после института Вадим уехал в Ленинград. Меня в город на Неве судьба как-то не приводила, а он в Свердловск, вернувшим себе позже дореволюционное название, тоже не спешил. Да и зачем? Как и я, Вадим приехал поступать на радиофак из провинции: я из Асбеста, а он из Нижнего Тагила. Только я так и завис в Свердловске, а у него в Ленинграде жила невеста, с которой на четвёртом курсе, увлёкшись вдруг горными лыжами, он познакомился на склонах горы Белой. Папа девушки занимал в Питере хорошую должность, был каким-то строительным начальником, так что Вадик, думаю, не пожалел о своём выборе.
Я всё же открыл глаза. Да, это был Верховских, под бодрый голос диктора в семейных трусах и майке-алкоголичке с 3-килограммовыми гантелями в руках выполнявший комплекс физических упражнений. Господи… Нет, как атеист, обычно я использовал имя Его всего лишь как междометие, впрочем, как и подавляющее большинство людей. А вот сейчас я действительно подумал о Нём, как о какой-то всемогущей субстанции, видимо, решившей устроить мне «весёлые похороны». Являясь всю свою сознательную законченным реалистом, в данный момент, перешагнув порог бытия, я готов был признать, что и за дверью, ведущей в никуда, скрывается что-то необычное.
В том, что я мёртв — не было никаких сомнений: я прекрасно помнил звук выстрела, лёгкую отдачу и боль в груди, после которой весь мир на какое-то время превратился в ослепительную, яркую вспышку, сменившуюся непроницаемой тьмой. Так что же теперь получается? Загробный мир существует? Правда, не в виде сковороды с шипящим маслом, на которой уготовано сидеть вечность грешнику-самоубийце, и не в виде на худой конец райских кущ, а почему-то в форме весьма реалистичных воспоминаний.
Вот так же когда-то Вадик меня будил, потому как в первой половине своей жизни я был большим любителем поспать, а он вскакивал ни свет, ни заря. То есть в 6 утра уже начинал гигиенические процедуры, готовил завтрак на нас двоих и делал гимнастику. Ну нравилось ему готовить, в этом он действительно был дока. Обычно утром шёл на общую кухню нашего этажа, оборудованную тремя газовыми плитами, и там готовил завтрак. Если кашу — то даже с минимумом продуктов она получалась вполне съедобной. Если жарил яичницу-глазунью, то обязательно добавлял в неё либо кусочки сала, либо колбасы, ну и помидоры, если сезон, плюс всякую зелень. Вот и сейчас мои ноздри уловили аппетитный запах яичницы, а взгляд выцепил стоявшую на столе, на деревянной дощечке для нарезания хлеба небольшую чугунную сковородку. Ага, с завтраком Вадим, похоже, подсуетился заранее.
С годами я тоже научился получать удовольствие от стряпни. Особенно мне удавались блюда восточной кухни, так как пару лет довелось прожить в Самарканде, где и приноровился готовить так, что домашние с нетерпением ждали воскресенья. Именно по воскресеньям я их баловал поочерёдно пловом, лагманом, басмой или казан-кебабом,