Я весь в свету, доступен всем глазам, —
Я приступил к привычной процедуре:
Я к микрофону встал как к образам…
Нет-нет, сегодня — точно к амбразуре.
И микрофону я не по нутру —
Да, голос мой любому опостылет, —
Уверен, если где-то я совру —
Он ложь мою безжалостно усилит.
Бьют лучи от рампы мне под ребра,
Светят фонари в лицо недобро,
И слепят с боков прожектора,
И — жара!.. Жара!.. Жара!..
Стихотворение закончилось, а в зале стояла звенящая тишина. Я только сейчас почувствовал, как во рту пересохло, тот графинчик со сцены как раз бы пригодился. М-да, эффект, однако.
— «Баллада о брошенном корабле», — объявил Высоцкий.
Капитана в тот день называли на ты,
Шкипер с юнгой сравнялись в талантах;
Распрямляя хребты и срывая бинты,
Бесновались матросы на вантах.
Двери наших мозгов
Посрывало с петель
В миражи берегов,
В покрывала земель…
Закончив, откинул со лба мокрую прядь волос, налил в стакан из графина, сделал глоток, поставил стакан с недопитой водой на место, вернулся к микрофону.
— На следующей неделе мы будем отмечать День Советской Армии и Военно-морского флота. Хотя в этом зале преобладают молодые лица, но я уверен, что здесь есть и те, кто прошёл через горнило Великой Отечественной. Война не обошла стороной ни одну семью. Сейчас я хочу прочитать своё новое стихотворение, посвящённое евпаторийскому десанту. Называется оно «Чёрные бушлаты».
За нашей спиною остались паденья, закаты,
Ну хоть бы ничтожный, ну хоть бы невидимый взлет!
Мне хочется верить, что черные наши бушлаты
Дадут мне возможность сегодня увидеть восход…
А потом он взял в руки свою знаменитую семиструнную гитару, купленную у вдовы Алексея Дикого в 1966 году — с этой гитарой в моей прошлой реальности он участвовал в известной фотосессии 1975 года вместе с Влади — и начал петь.
А у дельфинаВзрезано брюхо винтом! Выстрела в спинуНе ожидает никто. На батарееНету снарядов уже. Надо быстрееНа вираже!
Парус! Порвали, парус! Каюсь! Каюсь! Каюсь!..
Потом были «Бросьте скуку, как корку арбузную…», Романс «Было так — я любил и страдал…», шуточные «В созвездии Тау Кита» и «Утренняя гимнастика». А закончил он «Балладой о бане». В тему, учитывая, куда мы собирались после вечернего концерта.
А когда закончился этот, мы с Вадиком и Настей пошли за кулисы, где я представил своих друзей, сфотографировал их с гостями, и отдельно Вадима с Высоцким. Затем развёз друзей по домам на своём «Москвиче», а пару часов спустя снова потащился в филармонию. Концерт длился чуть больше, чем дневной. Тот шёл около полутора часов, а этот почти два. Высоцкий раздухарился, исполнил ещё парочку новых песен, и с залом общался более активно, вспомнив до кучи свой первый приезд в Свердловск и честно рассказав о не слишком приятных впечатлениях, Зато люди тут, по его словам, живут отличные. Ну, в общем-то, не поспоришь, главное, что зрителям понравилось, долго хлопали.
Когда всё закончилось, поэтическая делегация привела себя в порядок и направилась следом за мной через запасной выход к моему «Москвичу». Зимин на прощанье сделал страшное лицо, произнеся угрожающим шёпотом:
— Смотри, Покровский, если что…
— Не беспокойтесь, Аркадий Валентович, всё будет нормально. Им же завтра ещё писаться.
Поскольку времени заехать в ресторан не было — там бы мы просидели, наверное, до закрытия — с ужином обещал выручить басист Лёха. Я ему заранее, хоть он и отказывался, сунул полтинник, с просьбой прикупить что-нибудь на стол в баню. Там имелся небольшой, но уютный предбанник, в котором спокойно можно было разместиться на дубовой лавке за прямоугольным столом из такого же тёсаного дуба. Лёха сказал, что и своих припасов выставит, родители не против. И когда мы приехали, на столе в предбаннике уже стояли помимо прочих колбасно-сырных нарезок домашние заготовки: блюда с маринованными огурцами и помидорами, мочёные яблоки, солёные грибочки, тарелка с тонко нарезанными ломтиками сала, манящего своими розовыми прожилками… Из напитков 2-литровый кувшин домашнего кваса и бутылка вишнёвой наливки домашнего приготовления.