Медсестра быстро шагала по коридорам, то и дело с кем-то здоровалась, перебрасывалась парой слов, иногда заглядывала в палаты.
- Роддом и ЖК в первом корпусе, детское отделение во втором, - тараторила она. – Таблички на каждом углу, не заблудитесь. Нет, ёжидзе, к гинекологам не пойдем, им и без тебя тошно.
- А стоматология где? – вспомнила я о недавнем знакомом.
- Третий этаж, левое крыло. Хочешь зайти?
- Если можно.
- Нельзя, - отрезала Жанна, - там такая толпа, ни пройти, ни проехать. Дурдом «Козюлька». Как Бенедиктович из отпуска вернулся, так у всех пломбы повыпадали.
В терапию возвращались ближе к двенадцати, еле живые от усталости. Лифтов Жанна Вадимовна не признавала (из солидарности с Севой, наверное) и взбегала по лестницам со скоростью молодого гепарда.
- Какие вы дохлые, тихий ужас! – поразилась медсестра, свежая как огурчик. Даже коса не растрепалась. - Я каждый день столько ношусь, из одного корпуса в другой.
- Рады за тебя, - хрипнул Гайдарев, который успел растерять весь свой охотничий запал. - Может, передохнем?
- Терпи, казак, атаманом будешь! Вы еще не видели святую святых.
- Морг?
- Хуже: кабинет главврача. Вот куда действительно ходят по крайней нужде. Заглянем? Ну, дело ваше, не хотите как хотите. Чем позже встретишься с Кровавой Мэри, тем дольше проживешь и меньше валерьянки выпьешь. Лишний раз с ней лучше не связываться.
- Кровавая Мэри? – переспросила я. Любит местный персонал свою начальницу.
- Ага. Мария Васильевна – женщина редких душевных качеств. В смысле, проявляются они редко. Прикиньте, - пожаловалась медсестра, - поймала Натку с Кириллом, тутошних лаборантов, и потащила их к Воропаеву. Типа что за разврат в вашем отделении? Влияйте! Исправляйте! Можно подумать, он за ними следит! Воропаев сделал строгие глаза, поругал для видимости и дальше работать отправил. Ну, целовались люди, не умирать же теперь? Так нет, Мэри им по выговору влепила и удержала с зарплаты. Довольная ходила, гадюка!
Воображение послушно нарисовало сухопарую даму преклонного возраста, сидящую в засаде с армейским биноклем. Вместо камуфляжа деловой костюм и очки в черной роговой оправе, а рядом приготовлена рыбацкая сеть – отлавливать нерадивых влюбленных.
- Это было небольшое лирическое отступление, а теперь пошла суровая проза жизни. Запомнили, что где?
Закивали очень дружно. Вдруг заставят повторить экскурсию, а мы жить хотим.
- Супер, миссия выполнена. Топайте в ординаторскую и до обеда сидите там.
Жанна махнула рукой на прощание и впорхнула в сестринскую. Оттуда послышались вопли: кто-то кричал на нее, она отвечала на повышенных тонах. Суть конфликта сводилась к одному: «Ты куда, вобла крашеная, дела шприцы на пять кубов?!» - «Глаза разуй, носорожина! Вон они, на шкафу! Коробку открыть не додумалась?» - «А кто, интересно, их туда засунул?!». Слышимость в сестринской была замечательная.
- Кто-нибудь знает, во сколько обед? – спросила я, едва мы дошли до конца коридора.
- Еще целый час, - промычал в ответ Толян. - Быылин, а жрать прям щас охота!
- В чем проблема? Сходи в буфет.
- «Буфе-э-эт»! – передразнили меня. - Чем можно наесться в буфете, чем? Мой организм требует привычной пищи.
- Что ты предлагаешь, Толясик? Устроить митинг, объявить голодовку? Готовить персонально тебе никто не станет, - справедливо рассудил Денис.
- Мож кто-нить в магазинчик сгоняет, по бырику? – забросил удочку Малышев.
Взгляды парней третий раз за сегодня остановились на мне, задумчивые такие взгляды.
- Э-э-э, нетушки! Вам надо – вы и идите, я спокойно в буфете поем. Нашли дурочку!
- Тянем жребий, - решил молчавший до этого Ярослав. – Так будет справедливо.
Он достал из кармана клочок бумаги, разорвал на четыре части и поставил на одном из обрывков жирный плюс. Скомкав бумажки, Сологуб сунул их в кепку Дениса, перемешал.
- Кто вытягивает плюс, тот идет, - объяснил генератор безумных идей.
- Детский сад какой-то, – проворчала я, разворачивая доставшуюся бумажку.
Можете называть это волей провидения, капризом судьбы, хронической невезучестью – как угодно, но на желтоватом обрывке гордо сиял плюс.
- Это нечестно! Я здесь единственная девушка, мне льготы положены...
- Да хоть испанский летчик, – Толян щелкнул меня по носу. - Всё по чесноку, поэтому шуруй!
Так и подмывало спросить: «А то что?», но в целях экономии времени и нервов пошла на попятную. Ничего-ничего, я вам еще припомню. И Золушку, и испанского летчика, и… к тому времени найдется, что припомнить!
- Чего желают милостивые повелители?
«Милостивые повелители», не страдая избытком скромности, сообразили целый список в десяток пунктов. Спонсировать гастрономические оргии вызвался Гайдарев, а на халяву, как известно, и уксус сладкий.
- Если поймают, сдам с потрохами, - предупредила я и, не дожидаясь ответа, прошмыгнула к лестнице. Операция «Голодные игры» началась.
Непрерывно оглядываясь, спустилась на первый этаж. Люди, с которыми я сталкивалась, проходили мимо и остановить не пытались. Теперь требовалось уверенно, с чувством собственного достоинства подобраться к двери и вдохнуть воздух свободы. Продуктовый в минуте ходьбы, никто и не заметит моего отсутствия. О том, как буду красться назад с полными пакетами, старалась не думать.
Дверь была обидно близко, я даже успела коснуться металлической ручки, когда из-за спины донеслось насмешливое «кхе-кхе». Я застыла, как таракан под карающим тапком, и медленно обернулась. У белой стены, скрестив на груди руки, стоял неизвестно откуда взявшийся Воропаев.
- Куда-то собрались, Вера Сергеевна?
- Никуда, Артемий Петрович, - предельно вежливо ответила я, - осматриваюсь, привыкаю и готовлюсь к худшему.
Зав терапией ответ оценил, но уходить не торопился.
- Похвальное стремление! А эти четыре купюры достоинством в тысячу рублей, которые так призывно выглядывают из вашего кармана, и список покупок, начинающийся с «какого-нибудь бухла», наверное, очень помогают в борьбе? – заботливо уточнил он.
Моя рука метнулась к карману. Так и есть, выглядывают!
Я улыбнулась самой наивной из своих улыбок. Извиняйте, мальчики, Минздрав в моем лице предупреждал: каждый сам за себя, родная шкура дороже.
- Меня послали в магазин за едой, - выпалила я на одном дыхании, нацепив умильную гримаску сироты казанской. Девочек ведь не бьют?
Воропаев понимающе хмыкнул.
- Соболева, Соболева, склероз в вашем возрасте – это очень печально.
- Склероз?
- А как иначе обозвать способность забывать информацию трехчасовой давности?
Я притихла, вцепившись в спасительную дверную ручку.
- Молчание – знак согласия. С вашего позволения напомню: до тех пор, пока вы и ваши товарищи находитесь под моим присмотром, не имеете права покидать стены этого заведения, предварительно не поставив меня в известность. Подобная инициатива грозит вам увольнением.
- Кто это придумал, вы? – вырвалось у меня.
Зав терапией картинно выгнул бровь.
- Да куда уж мне, убогому? – он откровенно издевался. - Про самовольный уход в рабочее время слыхали? Вы даже представить себе не можете, сколько всего интересного, а порой и непоправимого может произойти за пять минут вашего отсутствия. Обеденный перерыв начнется, - он посмотрел на часы, - через сорок девять минут. На голодающую Поволжья вы не похожи, значит, крайней необходимости сбегать не было. Аргументы?
Я опустила глаза, признавая его правоту. Распоряжение начальства есть распоряжение начальства, каким бы абсурдным оно не показалось на первый взгляд.
- Чтобы впредь этого не повторялось, останетесь на дежурство.
- Но…
- Обойдемся без «но». Позвольте узнать, Соболева, инициатива турпохода – ваша?
- Мы тянули жребий… и…
Воропаев перестал напускать на себя праведное негодование и расхохотался.
- Всё с вами ясно. Спорю на зарплату, инициатива принадлежит рыжему… как бишь его? А, Сологубу!