- Куда? – послушно спросил он. Не то чтобы шибко интересно – не хотелось обижать Еву.
- В Кисловодск, пить нарзаны и есть канапе. Ну а вообще кропать хвалебные отзывы в обмен на халявную жрачку, - она вздохнула и зазвенела посудой. Где-то в квартире журналистки булькала вода, а за стеной скрежетал перфоратор. – Лёлька обещала, будет весело, всего-то задом перед Царьковой покрутить и на коленях умолять поведать мне о ее тайной беременности. Еще неизвестно, кто кого умолять будет: Царькову хлебом не корми, дай попиариться. Маньячка, - Ева шумно отхлебнула кофе. – Зато все нарзаны мои.
Иногда в Еве просыпалась восьмушка, как она говорила, «нимфячьей» крови и начинала цитировать Шиллера, читать Гомера в оригинале и сражать обаянием, но оставшиеся семь восьмых, где кого только не затесалось, любили эксперименты.
- Значит, две недели...
- Двенадцать дней, если быть совсем точной, - виновато сказала Ева. – Ты на меня не сердишься?
- А должен? Работа такая, зовут – бежишь, выспрашиваешь... о тайных беременностях, пьешь нарзаны, ешь икру, а за это еще и платят. Да чтоб я так жил!
Она расхохоталась и хохотала гораздо дольше, чем шутка того заслуживала. Интуиция мага посетовала, что контракт расторгают досрочно. Омельченко, наконец, встретила свою судьбу и теперь думает, как помягче сказать об этом. Вот глупая, он же сам настаивал на «до востребования и без взаимных претензий».
- Когда свадьба?
Что-то жалобно звякнуло, будто разбился хрусталь. Омельченко – закоренелая цезаристка: пьет кофе, вещает в трубку и кроит очередную сенсацию одновременно с мытьем посуды.
- Откуда?.. Ну, конечно, ты знаешь, - пробормотала она с заметным облегчением. – Прости. Всё вышло случайно, я и понять толком не успела. Думала, ерунда, но, оказалось, настоящее.
Это ее «случайно» напомнило давнишнюю историю, рассказанную Галантиной. Типичную байку из раздела анекдотов. Там тоже всё вышло случайно и тоже по-настоящему, а наивное дитя пребывало в уверенности, что дети рождаются от поцелуев.
Но акулы пера далеки от наивности и если твердят, что «оно», значит, и впрямь настоящее. Ни разу не нимфы нюхом чуют, у Евы же нюх – похлеще его интуиции.
- Поздравляю, Евс, - сказал он абсолютно искренне. – Рад за тебя.
- Да поздравлять-то, в сущности, не с чем, о свадьбе пока речи не идет.
- Зная тебя, не сомневаюсь. Настоящего не упустишь.
- Ну да, - протянула она. – Знаешь, я не хотела вот так, по телефону. Встретиться надо было, как нормальные люди, а теперь...
- Омельченко, - строго произнес маг, - выйди из образа. Желаю тебе счастья в личной жизни, ты этого достойна, так что иди, готовь бутылки под нарзаны и забудь, что обещала мне утку в яблоках. Мы ничего друг другу не должны.
- Всё равно, не по-людски как-то, - промямлила женщина. – И утка эта в яблоках...
- Господи, Женька, да пошутил я, пошутил! Иди, собирайся!
По паспорту Ева была Евгения Захаровна Омельченко, но она терпеть не могла свое полное имя. Даже хотела сменить паспорт, пока скандальные статьи Ев. Омельченко не водрузили автора на пьедестал почета. Имя «Ева» стало ее визитной карточкой, а отчасти мистическое происхождение открыло прямую дорогу к звездам.
Знакомство было спонтанным: она пришла за печатью для справки, ему в тот день тоже что-то потребовалось от главврача. Поругались из-за ерунды, по очереди поприветствовали плинтус, но быстро нашли общий язык. За два неполных года они узнали друг о друге больше, чем порой узнают за десять лет, а тесной дружбе помешали только узкие временные рамки. Оба жили по расписанию: вторник, пятница и каждая четная среда месяца, очень редко четверг, если удавалось вырваться.
- Не приемлю полигамии, - призналась Ева в первую неделю знакомства, - так что если вдруг встречу свою судьбу, мы разойдемся, как в море корабли.
- Меня это полностью устраивает, Евгения Захаровна, - шутливо заметил он. – Где поставить подпись?
- Здесь, - она ткнула пальцем в свою нижнюю губу. – И, чур, никакого официоза. Меня зовут Ева, просто Ева...
И вот всё закончилось, finita la commedia.
Стрелка настенных часов, так и не добравшись до цифры десять, застыла в миллиметре от нее. Давно пора сменить батарейку. А впрочем, ну их, пускай стоят, будет законный повод задержаться. «Остановись, мгновение, ты прекрасно!»
Он зевнул в кулак, отгоняя лирические мысли. Как не оттягивай, возвращаться домой придется. Народ работает по мере сил, активных побуждений к действиям не требует. Книги в шкафу расставлены в алфавитном порядке, документы собраны в аккуратные стопки в зависимости от даты, на столе идеальный порядок – делать здесь больше нечего.
Батарейку он всё же заменил, продлив агонию гальванического элемента сухим щелчком пальцев. Дождавшись знакомого тиканья, маг вышел из кабинета и запер за собой дверь.
Тихие коридоры, безлюдные в поздний час, только изредка кто-нибудь вскрикнет, рассмеется или выразится. Сегодня футбол, прямая трансляция, а телевизор только один.
- Дааа!
- Красава!
И плевать им, что люди спят. Честь державы важнее.
- Уходите? – сонно поинтересовалась старшая медсестра отделения.
- Ухожу, Авдотья Игоревна. Спокойной ночи.
- Дай Бог спокойной! Лазорева из семнадцатой опять бредила, у Борисенко из тридцать пятой жар, - вздохнула Дуняша. - Оксанка домой умчалась, а мне отдувайся!
- Дочка у нее температурит, Авдотья Игоревна.
- Да знаю я, знаю, - отмахнулась женщина, поправляя сползшие на кончик носа очки. - Давайте сюда ключи, а то опять с собой утащите! – велела она.
Он безропотно протянул ключи, попрощался и вошел в лифт. Уже на выходе в кармане ожил мобильник. «Мы вас вылечим, алкоголики – это наш профиль… ДАВАЙ НАЛИВАЙ! ПОГОВОРИМ!..» На экране мигал номер Печорина.
- Грушницкий, друг, мне без тебя не спится, – невнятным голосом поведал аппарат. - Приходи, будем спиваться вместе!
Он молча бросил трубку. Знакомые заплетающиеся интонации – уже готовенький, - заставили поторопиться. Опять нализался, скотина!
Обитель Печорина дышала алкогольными парами. Сам хозяин обретался на полу в обнимку с бутылкой, десяток пустых валялся по разным углам. Столешница и часть бумаг были живописно забрызганы томатным соком.
- О, Грушницкий! Явился-таки, собака! – пророкотал вампир. - Не отказываешься от своей клеветы, не просишь у меня прощения? Ик!
- Вставай! Ты пьян в доску.
- Значит, не просишь? – уточнил Печорин, икая. - Тогда дуэль! «Грушницкий долго целил в лоб, пуля оцарапала колено». Ик! Косой! И к-как я только с тобой общался? Мэри, где ты, Мэри?! Ик! Полюбуйся на своего героя!
Он неуклюже поднялся на ноги и, шатаясь, побрел к двери. Быстрая подсечка, и незадачливый дуэлянт кулем шлепнулся на пол.
- За что, Мэри?!
- Физраствор тратить не стану, так протрезвеешь. Смотри в глаза, алкашня ты бесстыжая!
С минуту Печорин послушно таращился на друга, не прекращая икать, но вскоре затих. Мутный взгляд стал более-менее осмысленным.
- Прочухался?
- Аг-га, - он стиснул пальцами виски. - Жестоко ты со мной…
- Так не впервые! Что на этот раз? – маг устало прислонился к стене. Сон как рукой сняло, только разбитость никуда не делась. – Кто нас...гадил в твою ранимую душу?
- Жизнь фигня, все мы в ней – пешки, - с улыбкой поведал Печорин. Алкогольный туман выветривался не сразу. - Не хочу быть пешкой! Даешь революцию! Эх, ты же всё прекрасно знаешь, зачем спрашиваешь?
Знает, еще как знает. К сожалению, периодические тотальные попойки в случае Печорина были единственным методом борьбы с вампирской жаждой. Однако всему есть предел!
- С каких это пор ты записался в мои мамы?
- С тех самых, когда ты чуть не обратил Антоныча. А если б я в тот день пораньше отпросился?
Печорин сконфузился. Вампирам не чужды угрызения совести.
- Да-а, опасная профессия, завхоз. У меня тогда крышу сорвало, Антоныч просто под руку попался. Клянусь, больше не повторится! Сегодня без происшествий? – с надеждой спросил он. – А то я что-то не очень сегодня помню...