- Да запросто. Для того чтобы жить и радоваться, нужно только две вещи: жить и радоваться!
Нахлобучив ему на голову венок, с хохотом убегаю. Мчусь со всех ног, но он быстрее. Возмездие настигает у края поляны и сбивает с ног. Земля очень теплая, почти горячая. Проигрываю в неравной борьбе.
- Слезь с меня! – пытаюсь лягаться, но получается плохо. – Ты тяжелый!
- Не ври.
- Не вру... Хорошо, вру. Но всё равно слезь.
- А волшебное слово?
- Быстро!
- Не слезу, пока не извинишься, – заявляет эта ехидна.
От удивления перестаю дергаться.
- За что, интересно? – освободив правую руку, вынимаю из темных волос остатки одуванчиков. Венок потерялся по дороге. Жаль, он мне нравился.
- За ехидну, самодура и за Artemisia absinthium (Горькая полынь, - лат., прим. автора) Только твой извращенный ум мог такое придумать!
- Что поделать, излишки образования, - весело поясняю я и аккуратно сдвигаюсь. Отползти удается не больше чем на пару миллиметров. - Ладно, ладно, сдаюсь! Извини, я больше не буду.
- Извинения приняты.
- И?..
- Что «и»?
- Что-то я не вижу результатов.
- И не увидишь. Я пошутил.
Однако вопреки собственным словам он перекатывается на бок, увлекая меня за собой. Мы дурачимся, возимся в траве, пока льняной сарафан и рубашка с джинсами не оказываются перемазанными. Пыльные, зелено-желто-пятнистые, хохочущие. Из моих волос торчат травинки, он – не лучше, но нам на удивление хорошо.
- Какие мы чумазые...
- Ой, тоже мне трагедия! Один раз живем.
- Не замечала за тобой, - смотрю на него снизу вверх. Неплохой вид.
- Не замечала чего?
- Такого легкого отношения к жизни.
Он корчит гримасу. Смеюсь.
- Это всё ты, - жалуется, - обратила в свою нелепую веру. Так что теперь я живу... и радуюсь.
Мы целуемся, так просто и естественно. Никогда не понимала этого ритуала – поцелуев, от которых положено трепетать, закатывать глаза и умирать от счастья. Думала: от чего умирать-то? А всё, оказывается, потому, что я никого не целовала по-настоящему.
Губы на губах, белая лямка сползает вниз, за ней – вторая. Он целует мои плечи, ключицы, очень медленно, чуть покусывая кожу у косточек. Приятное тепло пробегает по телу, и я вся подбираюсь. Немного щекотно. Он обнимает меня, упираясь подбородком в макушку. Тихонько вжикает «молния» сарафана, кончики пальцев пробегают по спине. Вздрагиваю. Неужели сейчас мы?.. Ох, нет.
- Не переживай, - пальцы движутся вверх-вниз, мой сарафан сползает еще ниже, – мы немного пролетели с местом встречи. Сны – очень бредовая штука.
- Сны? – переспрашиваю. Украдкой щипаю предплечье – остается красное пятно, но в целом ничего не меняется.
- Я снюсь тебе. Элементарно, Ватсон.
- Это многое объясняет, Холмс, - ворчу, чтобы скрыть смущение. – Кстати, почему это ты снишься мне, а не наоборот?
- Потому что большинство моих снов касательно тебя имеют несколько иной сценарий.
Ему смешно, я же краснею, как майская роза. Сценарий, сценарий... Умеет же слово подобрать! Чтобы понять, какой именно «сценарий», не нужно быть Царем Сновидений.
- Угу, тот самый сценарий, - подтверждает с ленцой, - где мало смысла, зато куча содержания.
- И кто из нас после этого извращенец? – интересуюсь.
- Да оба.
Кашляю. Возражений почему-то не находится.
- А сегодня ты сама пришла ко мне и зачем-то вытянула сюда. Не ожидал.
- Я не планировала...
- Конечно, нет, - он прижимает меня чуть крепче. – Над снами мы властны только в определенной степени.
- Нет, я не то хотела сказать. Мне хорошо здесь, очень-очень, правда! – хотя это, наверное, неправильно. Так не должно быть. – С тобой...
- Спасибо, - он касается моего рта быстрым поцелуем, как на прощание. Отводит за ухо непослушный локон. – Всё-таки я был прав. Жаль, что ты ничего этого не вспомнишь...
- Доброе утро, страна! Проснись и пой! – Анька будила меня, бесцеремонно сдирая одеяло и щипая за босые ноги. - Подъем, подъем, кто спит, того убьем!!!
Все смешалось в доме Облонских: мысли и образы дробились, сливаясь меж собой – не разберешь, кто и где. Какая-то часть меня по-прежнему жила там, в иной реальности.
- Верка, подъем! – повторила сестрица. - На базар не успеем.
- Базар? Какой базар?
- Здрасьте-приехали! За икрой кто пойдет, Пушкин? Вставааай!
Я зевнула, постепенно просыпаясь. Сон, всего мгновение назад бывший явью, тускнел и ускользал от меня. Что же там было? Не помню. Кажется, лето, и вишней до сих пор пахнет…
- Верка, ты опять спишь!
***
Городской рынок в предновогоднюю пору напомнил мне чемпионат по выживанию: обезумевшая толпа стремится любой ценой заполучить желаемое… и выжить. Количество жертв и тяжесть повреждений остаются за кадром, а в роли призов выступают заветные продукты и подарки. Скажите, что мешает закупиться недельки за полторы до праздников? Вот и я не знаю.
Мама к всенародному буйству подходила ответственно: составляла список необходимого и забрасывала десант в лице папы, Анютки и приехавшей меня числа так двадцать третьего. Вариант идеальный, и волки сыты, и овцы целы. Но в этом году система дала сбой: папа обещал вернуться не раньше тридцатого, да и все остальное навалилось... Короче говоря, нас с сестрой поставили перед выбором: либо топайте сами, либо встречайте праздник с консервами, запивая их лимонадом. Для вкуса можно всё майонезом полить, ибо сей полезный продукт никогда не кончается.
Не буду описывать наши рыночные мытарства, они бы чудно смотрелись в любом триллере. Скажу только, что через два с лишним часа очередей, толкотни и матюгов почем зря мы походили на двух спешно размороженных снегурочек. Сходство довершали туго набитые, грозящие вот-вот лопнуть пакеты и снег на ушанках.
- Ну и куда теперь? – Аньке удалось перекричать толпу. - На маршрутку?
Мои руки дрожали от неподъемной тяжести, а до автовокзала идти и идти, если по дороге не затопчут. Прижавшись к стене, стали думать, как выбраться.
- Счастливые люди, - сестрица завистливо вздохнула, глядя на ползущие мимо заснеженные автомобили, - медленно, з-зато тепло. Так что д-делать будем?
- Ань, берем пакеты и бежим, другого выхода не вижу.
- Каким м-местом, интересно?! У меня п-пальцы не с-сгибаются…
- Тогда будем ждать глобального потепления. Или чуда, - шутка вышла натянутой, сестра даже не улыбнулась.
- Ну, глобального потепления не обещаю, а вот с пакетами помочь могу, - к нам приближался Артемий Петрович. В отличие от двух замерзших ушанок, он был чист и нетронут, как снег в Альпах. Наверняка на машине.
- З-здравствуйте. Вы нас очень выручите…
- Успеем расшаркаться, - прервал он меня. - Берите по одному, остальные возьму сам.
С легкостью лавируя в толпе – от нас требовалось лишь не отставать, – Воропаев добрался до машины и открыл багажник. Сгрузив туда свои ноши, нырнули в тепло. Артемий Петрович поколдовал над печкой и повернулся к нам.
- Вот теперь здравствуйте.
- Добрый день…
- Здрасьте, - откликнулась Анька с заднего сиденья. - Вовремя вы, пятка мне в глаз! Еще немного, и полный писец! Задыбли, как цуцики, хоть бери и до весны закапывайся.