- Есть немного, Авдотья Игоревна.
- Тогда в нагрузку оттарабань Карташовой накладные, третий день лежат. Зачем ко мне притащили – непонятно.
Накладные я занесла сразу же («В Багдаде всё спокойно, не сомневайся») и поплелась получать нагоняй. Понурив голову и натянув на лицо самое искреннее раскаяние, постучала в дверь «Багдада». Пару секунд было тихо, потом я услышала осторожные шаги и тягучий насмешливый голос:
- Вы достучались в ординаторскую терапевтического отделения. Если вы по делу, которое наивно считаете срочным, стукните один раз; если вы Карина Валерьевна, стучите дважды, берите ножки в ручки и бегом марш капать Пирогова С.С., ну а если вы бессовестная, безответственная, наиредчайшая разгильдяйка, которая клялась мне и божилась, что «этого больше никогда не повторится», стучите трижды.
Зажав рот ладонью, дабы не выдать себя хихиканьем, стукнула один раз.
- Не врите и стучите, как положено.
Постучала. Вошла. Вспомнила, что жутко раскаиваюсь.
- И долго это будет продолжа?..
Пауза была очень короткой, будто он просто поперхнулся или вдохнул поглубже, запасая воздух для обличающей тирады. Благодушный настрой испарился мгновенно. Я узнала, какая я безалаберная, что гуманизм уголовно наказуем, что чем чаще идешь людям навстречу, тем активнее они болтают ногами, которые свесили с твоей шеи. Что часы – не просто блестящая штучка со стрелочками, что совесть раздают по талонам, и если кое-кто успел посеять свои, то он, Артемий Петрович, всегда готов одолжить лишние. В общем, я успела узнать много чего, пока стояла на пороге и краснела, как школьница. Не оправдывалась, ибо бесполезно.
Товарищи-интерны, по-лягушачьи лупая глазами, жестами спрашивали друг у друга, who is it? Некто смутно знакомый… Точно, знакомый! Тем более, Воропаев зовет этого «некто» Соболевой, Верой Сергеевной и «упитанно-невоспитанным организмом», а Воропаевы, как неприятности и мухи, ошибаются крайне редко.
Спустив пар, Артемий Петрович выгнал из ординаторской звезд немого кино, отобрал карточки и, не оборачиваясь, махнул на дверь – не задерживаю, мол.
- У Малышева спросите, куда Вы и к кому. Прием окончен.
Мне стало обидно. Не за разнос – мы люди привычные, а за подчеркнутый игнор. Руководитель в своем репертуаре, однако со стороны всё выглядело так, словно ему противно даже взглянуть на меня. Дурацкая учительская тактика! «Вера, ты меня очень огорчила. Ты не знаешь, что такое дифракционная решетка, и еще на что-то претендуешь!» Кстати, из-за физики у меня единственная четверка в аттестате.
Я мысленно досчитала до пяти. Сердиться тут бесполезно, обижаться – тем более. Воропаев есть Воропаев, и он вовсе не самодур и не железный. Мало ли, что случилось у человека? Зато, надеюсь, теперь ему полегчало, а другим не поплохеет.
- Артемий Петрович…
- Вера Сергеевна, не будите во мне зайчика! Идите.
- Я хотела сказать спасибо за…
- Пожалуйста, приходите еще, а теперь брысь с глаз моих.
Он уткнулся в принесенные карточки, водя пальцем по строкам и что-то невнятно бормоча. Вот тебе и новогоднее настроение!
***
Мы с Толяном задержались у хронического гастритника. Проконтролировав, чтобы Селичеву поставили капельницу, выскочили из палаты и поняли, что серьезно опаздываем. По дороге присоединился Ярослав, такой же забывчивый трудоголик.
- Дэна не хватает, правда? – невольно вырвалось у меня.
Несмотря на то, что между нами произошло, мне его недоставало. Словно исчезла какая-то важная составляющая, и наша непутевая команда перестала быть единым целым.
Интерны переглянулись.
- Ты жалеешь его? Ты?!
- Звучит странно, но да. Не знаете, где он сейчас?
- Откуда? Никто не знает… Ладно, ребя, шевелите булками, и так опоздали…
Веселье было в самом разгаре. Нас увлекли к столу, усадили куда придется и вручили по бокалу с игристым вином. Заглянувшая на огонек Мария Васильевна, уже весёленькая, готовилась произнести тост.
- Прошу внимания! – раскрасневшаяся главврач с голубой мишурой на шее строго зыркнула на своих подчиненных.
Все застыли, готовые внимать, один лишь Сева втихаря сунул под стол котлету. Приблудный кот Скальпель, раскормленный медсестрами до размеров бегемота-карлика, благодарно мяукнул.
- Этот год, как вы знаете, оказался для нас непростым. Много всего произошло бла-бла-бла, но я хочу сказать…гхм... Короче, сегодня мы провожаем уходящий год, открывая двери для нового. Кто знает, каким он будет? Да никто! Но, надеюсь, что гораздо лучше и удачнее предыдущего, чтобы без «бла-бла-бла». Аппчхи! Спасибо, Р-романов... О чем я говорила? А! Так выпьем же за то, чтобы каждый из нас достиг всего, чего он хочет достичь. За успех!
Все дружно чокнулись. Сологуб флегматично жевал осетрину с бутерброда и осоловело хлопал глазами, Карина после седьмого бокала лезла целоваться ко всем подряд, Малышев на пару минут исчез, как джин, и вернулся с бутылкой пива – корпоратив в терапевтическом отделении шел полным ходом. Евгения Бенедиктовича, который прокрался было незамеченным, отловили и снабдили шампанским с бутербродом вприкуску. Вскоре стоматолог целовал Карину.
Тосты следовали один за другим, вина лились рекой. Сегодня только тридцатое, а подавляющее большинство успело напиться в хлам. К стыду своему признаю, что не шибко выделялась из общей массы. Три неполных бокала подействовали как десяток: игристое вино щекотало в носу и желудке, искрилось в голове мириадами разноцветных пузырьков. Пьяна я не была, во всяком случае, не в общепринятом смысле этого слова. Не хихикала, не брызгалась, не говорила откровенных тостов, но чувствовала, что способна на любой подвиг. Эдакое возвышенное состояние. Вдруг захотелось отыскать мою бывшую физичку и высказать ей всё, что думаю по поводу занижения оценок и нерешаемых контрольных; просветить декана о причине заваленного курсовика... Иначе говоря, «с ума все поодиночке сходят, это только гриппом вместе болеют». Душа наслаждалась праздником и требовала приключений. Градус повышался каким-то невообразимым образом: я хмелела без вина.
Тонущий в алкоголе разум кричал, что пора с этим завязывать. Увлеклись-де маленько. И вообще, мне давно домой надо. Выпью водички, подышу свежим воздухом и баиньки... то есть, домой поеду. Баиньки! Смешно-то как!
Когда я пробиралась меж танцующих, обнимающихся, хохочущих коллег, поймала на себе чей-то взгляд. Артемий Петрович, только что беседовавший со своим замом Натальей Николаевной, глядел безо всякого одобрения. Пре-зри-тель-но глядел! В руках он держал бокал, к которому едва ли притронулся. А ведь Воропаев никогда не позволит себе напиться. Даже мое взбудораженное спиртным воображение отказывалось рисовать пьяного Воропаева... Ой, да ну его! Может, печень слабая, вот и не пьет! Поду-у-умаешь, образец добродетели! Добродетельней видали.
За весь вечер (до того, как я перестала адекватно реагировать на мир) он сказал мне два слова: «Прекрасно выглядите». Не обнаружив верного спутника-сарказма, поначалу растерялась и не знала, как реагировать на комплимент. Ждала продолжения с подтекстом, не дождалась и растерялась еще больше. Определенно, это был вечер новых открытий…
Выпив воды, поиски которой отняли довольно много времени, решила уйти по-английски и незаметно выскользнула в коридор. Попрощалась с Оксаной – ей выпало дежурство и автоматическое неучастие в гуляниях, - и направилась в сторону ординаторской, чтобы забрать дубленку. В голове продолжались танцы, поэтому сидящего на подоконнике человека узнала не сразу. Услышав шаги, он обернулся.
- Вы преследуете меня, Соболева? – с досадой спросил Воропаев.
Эт-то кто еще кого преследует!
- Да нет, я за шубой, - покосилась на зажатую в его пальцах сигарету. - Здесь же вроде нельзя курить.
- Не «вроде» - нельзя, но те, кто мог бы запретить, заняты поглощением шампанского в промышленных масштабах. Им не до того.
- А вы, значит, поглощение не одобряете?