Девчонка тем временем осмотрела номер, заглянула во все углы и даже потрогала картину с видом на разводные мосты.
- У входа два шкафа, на этаже еще один. Здесь три «жучка» и камера. Основательно тебя пасут, Ёжик, - восхитилась она. - Новые технологии, будь они неладны!
- А зачем тогда?.. – удивился Дэн.
- Не боись, всё временно дезактивировано, - успокоили его. - Включится, когда уйду.
- Слушай, кто ты такая? Мы раньше не встречались?
- Я ужас, летящий на крыльях ночи, кошмар твоего разума и далее по списку. Сиди, где сидишь. Але-оп!
Фигурка девушки на миг стала расплывчатой, вытянулась, черты лица исказились…
- ВЫ?!
- Ожидал кого-то другого?
- Вы… вы… это… к-как? – заикаясь, пробормотал Гайдарев. – Офигеть!
- Нет времени объяснять. Лучше скажи мне, милый ребенок, в каком ухе... э-э... что ты тут делаешь?
- Лежу.
- Это я и сам вижу. С какой целью?
- Да без особой цели, - честно признался Денис. - Хочется лежать, вот и лежу.
- Хорошо, что только лежать! Свернуть тебе шею готовы как минимум пятеро, но пятая уже простила. По-моему, зря.
- А за что мне шею-то сворачивать? – подозрительно спросил Дэн.
- Только не говори, что ничего не помнишь!
Тот пожал плечами – не скажу, мол.
- Этого стоило ожидать... Вообще не помнишь или, как в КВНе, последние три буквы?
Гайдарев задумался. Воспоминания смазывались, последняя неделя и вовсе в тумане.
- Помню, как ехал на работу, зашел. С Каринкой потрепался, у Малыча сигаретку стрельнул, дешевую такую, без фильтра… - медленно перечислял Дэн.
- Подробности оставь анатомам, - перебили его. - До какого времени помнишь?
- А вам зачем? – запоздало нахмурился Денис.
- Для диссертации, блин! Раз спрашиваю – значит, надо.
- На часы я не смотрел. Примерно до четырех, плюс-минус час.
- Плохо. На амнезию грешить не будем, а плавно перейдем к «с кем виделся». Тайчук, Малышев, кто еще?
Голова Дэна начала побаливать, но он стиснул ее руками и упрямо вспоминал. Апатию временно подавила чья-то более сильная воля.
- С Каринкой поболтал, сигарету у Толяна стрельнул, Игоревна велела истории оттащить… Э-э-э, с Соболихой столкнулся, она с кем-то по сотику тренькала. Сологуба видел – верняк…
Подробное вспоминание имело двойную цель: исключить другие варианты и потихоньку вернуть Гайдареву память.
- Стоматолог, болтливый такой, забегал. Верка ему новости рассказывала, спрашивала что-то, - уже увереннее продолжал Дэн. – Ржали, как кони. Орлову на процедуры отвел, она в пространстве плохо ориентируется. А потом… потом все вместе за мишурой всякой пошли, для коридоров… Дальше не помню.
- Quod erat demonstrandum (что и требовалось доказать – лат.), - вздохнул незваный гость. - Остальные ушли, тебя попросили задержаться. Слово за слово, тыры-пыры, визуальный контакт, и готова навязчивая идея. Совсем перегрелась, болезная!
- Кто? – не понял Гайдарев.
- Конь в пеньюаре! Точнее, кобыла…
- Так вы расскажете, что произошло?
- Сам потихоньку вспомнишь. И тебе будет очень, очень стыдно, - он бросил взгляд на наручные часы. – Мое время истекло, через три минуты включится камера.
- Эй-эй-эй, постойте, - Гайдарев вскочил с кровати и попытался удержать посетителя за плечо. - А мне-то что делать?
- Самый оптимальный вариант – заявление об уходе, перевод в другое место. Через пару дней тебя окончательно отпустит, сможешь соображать, тогда придешь и напишешь, что по собственному желанию.
- По-другому никак? – поник Денис, пряча руки в карманы.
- Увы и ах, чистить память стольким людям одновременно – перспектива тупиковая. Как не странно, мне даже жаль: ты не безнадежен. Дури в башке многовато – это да, но дурь легко выбивается. Главное, что в черепной коробке есть жизнь.
- Спасибо на добром слове, - Гайдарев выдавил из себя улыбку и протянул руку.
Рукопожатие было твердым и быстрым, после чего мужская фигура вновь стала женской.
- Удобно, наверное, в сауну к бабам лазить, – лениво протянул бывший интерн терапевтического отделения. - Это типа фокус такой, обман зрения? Не поделитесь секретом, вдруг пригодится?
- Вот встретимся лет через сорок... пять, когда перестанешь думать о бабах, расскажу, - пообещала «горничная». - До скорого, Ёжик! Не болей.
Стоило двери номера закрыться, как побежденная апатия придавила Дэна грязной рыхлой массой. Он улегся на кровать, сложил руки на животе и уставился в потолок.
Чудом уцелевший паук снова полз по одеялу. Цель у него была одна: добраться до кроватной спинки, раскинуть сети и ждать. А дальше... Что дальше? Так далеко пауки не заглядывают.
***
Я бродила по квартире, будто Кентервильское привидение, из комнаты в комнату. Мне не сиделось, не лежалось и не стоялось - только ходилось. На вопросы отвечала невпопад, огрызалась, вздрагивала от любого резкого звука. Анютка покрутила пальцем у виска и уселась пересматривать фильмы с молодым американским актером, находившимся на пике своей популярности. Ровесницы сестрицы сходили по нему с ума и втихаря копили деньги на билет до Лос-Анджелеса. Анька же, бесконечно далекая от какого-либо фанатизма, смотрела за компанию и пыталась понять, что (цитирую) они все находят в этом стрёме? Ее крысята, Вера и Анфиса, сидели на коленях хозяйки и грызли рафинад. Звери оказались поистине ручными, не желали сидеть в клетке и не отходили от сестры ни на шаг. Аня собиралась тайком носить их в школу, пугать одноклассниц. Бонапарт смирился и жевал гречку, мама махнула рукой: «Пускай живут». Все были счастливы.
Сашка глядел на мои хождения по мукам, вздыхал, но молчал. Послезавтра он уедет в Москву и вряд ли вернется, сам так решил. Объяснительную речь составляли вместе, дабы вышло убедительно, и теперь она, заново отредактированная и переписанная начисто, лежала в ящике моего стола. Завтра сядем разучивать.
Когда я в очередной раз вползла на кухню, помешала ложечкой давно остывший чай и снова встала, мама решительно загородила проход и потрогала мой лоб.
- Мокрая, как мышь, - с ужасом констатировала она. - Руки (дай руку!) ледяные. У тебя упадок сил, ложись в постель немедленно!
- Мамуль, со мной всё хорошо, правда. Просто немного устала.
- Не спорь с матерью! Я знаю, что говорю.
Для мамы я навсегда останусь несмышленышем, за которым нужен глаз да глаз, и высшее медицинское образование тут не помощник. Любимая маменькина присказка: «Вот будут свои дети, тогда вспомнишь меня». А будут ли? Пресловутые мальчик и девочка после разрыва с Сашкой казались чем-то очень далеким.
Мама с папой хотят внуков – вполне естественное желание, вот только вместо дочерей-продолжательниц рода у них есть хроническая старая дева, окончательно и бесповоротно упустившая шанс на персональный ошметок женского счастья, и законченная феминистка, торжественно поклявшаяся на Семейном кодексе, что замуж не выйдет и страдать ради улучшения демографии не собирается.
В постель я всё же легла. Провела рукой по лбу – влажный, противный, и руки почему-то ломит. Может, мама не так уж неправа?
Окажись вдруг рядом Карина, подняла бы меня на смех по одной простой причине: я действительно соскучилась. До боли, до дрожи в животе хотелось его увидеть. Если не его самого, то хотя бы фотографию, но изображений у меня как раз-таки и не было…
Выпутавшись из одеяльного кокона, бросилась к столу. Дырявая голова! Альбом ведь с собой забрала, не рискнула надолго бросать в ординаторской. Да где же он? Вот! Спешно пролистала страницы, невольно задержавшись на портрете Дениса. Лохматый, беспечный, с сигаретой в зубах. Душа любой компании, мот и рисовщик. «Свой парень», «золотой мальчик». В груди кольнуло: где он сейчас, что с ним? Никто ничего не знает или просто не хочет говорить. В больнице его не хватает, очень... Коря себя за трусость, перелистнула страничку.
Искомые рисунки нашлись быстро, последний датирован двадцать восьмым числом. С портрета на меня глядели знакомые глаза, изумрудно-зеленые, пусть на карандашном наброске и не видно. Открытое лицо, волосы слегка взлохмачены, на губах играет легкая улыбка – столь редкая гостья для моего сурового начальника. Нет, смеялся Воропаев часто, улыбался и того чаще, но обычные его проявления эмоций иначе как ухмылками не назовешь. Было в них что-то горькое, непонятное, иронично-пренебрежительное. Таким, как здесь, на портрете, я видела его лишь однажды.