Захотелось швырнуть в него чем-нибудь тяжелым. То, что случилось, было виной его вампирских дружков, а Бенедиктович даже не чешется! Ума не приложу, как он будет объясняться с соседями (не услышать царившего здесь ада мог только глухой), вставлять выбитые стекла и... Да проще сказать, чего делать не придется!
Отшвырнув веник – толку от него никакого, – я решила проведать Воропаева.
Артемий Петрович лежал на спине и выглядел значительно бодрее, однако на его фоне бледность ищеек как-то терялась.
- Ругаетесь? – улыбнулся он. - Печорин тот еще гусь.
Я присела на краешек кровати.
- Вы бы лучше поспали.
- На пенсии отосплюсь. Помогите-ка мне…
- С ума сошли?! Не вставайте, - попытка удержать его была встречена неласковым взором.
- Разве я похож на умирающего?
Пришлось согласиться, что не похож: умирающие обычно менее болтливы. Заметив, что Воропаеву холодно, достала из шкафа одеяло. Как после бомбежки, ищем уцелевшие вещи.
- Почему вы не ушли? – вдруг спросил он, испытующе глядя на меня.
- Дверь заклинило.
- Ну а что помешало уйти после?
Пытается найти объяснение, но не может, и это его бесит. Интересно, беги я со всех ног, запрись в квартире, осуши все запасы пустырника и заикайся до конца жизни, это было бы более нормальным, уместным? В тот момент меня заботило только то, чтобы все остались живы и по возможности здоровы. Потусторонние убийцы не очень-то отличаются от обыкновенных, знаете ли.
- Я не смогла уйти, - если не самый прямой ответ, то самый честный.
- И каковы впечатления? – выдавил он. - Вдохновляют?
- Впечатляют. Свались всё разом, было бы хуже, а так… - я усмехнулась с деланной беспечностью. - Меня готовили постепенно, хотели они того или нет.
- Как вы вообще влезли в это? – недоумевал Артемий.
- По официальной версии виноват Дед Мороз…
Я рассказала практически всё, начиная с новогоднего визита и заканчивая черным котом.
Воропаева особо интересовала сцена в кабинете Крамоловой. Вспоминая все мыслимые и немыслимые подробности, я окончательно запуталась и начала повторяться.
- Пальцами вот так делала? – Артемий потер друг о друга кончики большого и указательного.
- Постоянно. Говорила о всякой ерунде…
- Постарайтесь вспомнить, - не отставали от меня, - это важно.
С каждой новой фразой он мрачнел всё больше.
- Кого-то ждет оч-чень серьезный разговор, - процедил мой начальник. - Людей, не понимающих слова «нет», надо топить. До них и с сотого раза не дойдет.
- А что такое «трехдневное на три поколения»?
- Особый вид проклятия. Большинство из них родовые, за редким исключением. Трехдневное - значит, начинает действовать к концу третьих суток. Про поколения, думаю, понятно: распространяется на проклинаемого, его детей и внуков.
- Гадость какая! – содрогнулась я. Мало того, что главврач нашей больницы – колдунья, она еще и проклинает направо-налево!
- Увы, об руку с хорошим часто идет плохое. Не все ведьмы злые, как не все собаки кусачие, но встречаются разные экземпляры… Ф-фу, до сих пор привкус во рту!
Он выпил три стакана воды и успокоился. Понимаю, сама молоко не люблю, а уж с коньяком... Как объяснил Печорин, вампирский яд что с клыков, что с когтей, действует очень быстро. Жертва не стонет и не корчится, разве что под конец, прежде чем заснуть на целые сутки. Причина в составе яда: его молекулы легко связываются с гемоглобином и, мутируя, летят ко всем органам и тканям. Мало разорвать связь – надо еще вывести продукты распада. Молоко с коньяком – то, что доктор прописал. Об остальных компонентах мне, понятное дело, не рассказали. Хорошенького понемножку.
- Ох!
- Что? – испугалась я. – Где болит?
Он откинул одеяло. С левой стороны, чуть пониже ребер, багровела длинная полоса. Кожа вокруг покраснела и начала воспаляться. Заживлением там и не пахло.
- Давайте обработаю.
Воропаев кивнул и поморщился. Я же тем временем принесла пиалу, куда набрала теплой воды взамен остывшей, намочила обрезок простыни и осторожно, боясь потревожить, приложила к больному месту. Спиртного в квартире Печорина было много, а банального спирта нет. Не коньяком же обеззараживать! Должна быть какая-то мазь... Вспомнила! В сумочке лежит тюбик, я брала его для Эльки: та отморозила щеку, катаясь на лыжах. Мазь нашлась в потайном кармашке. Похвалив собственную предусмотрительность, выдавила немного на ладонь и принялась втирать. Запах специфический, не спорю, но помогает здорово. Практически панацея.
Когда я коснулась обнаженной кожи, по телу Воропаева пробежала дрожь. Опять знобит? Потянулась было за одеялом, но хрипловатое «не надо» заставило отдернуть руку и поднять глаза. Лучше б я этого не делала! В его взгляде плескалось тоска, отчаяние, стремление исчезнуть отсюда как можно скорее, и одновременно с этим что-то такое, заставляющее кровь стучать в висках и пульсировать на кончиках пальцев. Сглотнув, вновь уставилась на порез. Нашла о чем думать! Человеку помощь нужна, а тут я со своими фантазиями. Уши горели немилосердно, в комнате стало жарко, точно весна наступила раньше срока. Я поймала себя на том, что уже не просто втираю, а глажу, ласкаю, поднимаясь всё выше…
Судорожный вздох, и он резко отодвинулся, набросил на себя одеяло, укутался посильнее.
- С-спасибо, но в следующий раз давайте обойдемся без массажа.
Смысл сказанного дошел до меня не сразу. Массажа? О-о-о!
- Простите, пожалуйста, - попятившись, выскользнула в гостиную.
Печорин на кухне ругался по телефону. Окна он завесил тяжелыми бордовыми портьерами, вследствие чего дуло не так сильно как раньше. Схватив первую попавшуюся тряпку, принялась возить ею по стене, но лишь размазывала подсохшие пятна. Стыдоба! Я вспоминала, какое удовлетворение доставляли простые прикосновения, возможность находиться рядом, чувствовать тепло… У-у-у, что же я делаю?! Получается, меня тоже надо топить, слова «нет» не понимаю! Но это ощущение… несравнимо ни с чем. На короткий миг мне даже показалось, что ему нравится.
Глава шестнадцатая
Жизнь продолжается
Если не можешь изменить ситуацию, поменяй свое отношение к ней.
Житейская мудрость.
Сашке не хотелось уезжать. Он трижды порывался сдать билет и трижды останавливал себя в последний миг. На его подвижном лице читался яркий спектр чувств: стремление уехать и жгучее желание остаться, облегчение и беспокойство. С одной стороны, кроме дружбы нас больше ничего не связывало, но с другой… Легко ли взять и порвать те ниточки, что удерживали рядом не один год?
Но заветный час прощания наступил. Обледеневшая платформа маленького вокзала, поезд до Москвы, окутанный облачками пара – так не похоже на наше последнее расставание. Прошло чуть больше четырех месяцев, а кажется, что целая вечность.
Погодин в своей новой куртке и шапке-ушанке смахивал на пингвина. Он тер варежкой красный от мороза нос и тщательно подбирал слова. Слова не подбирались.
- Пока? – подсказала я, зябко ежась на ветру. По платформе гуляли сквозняки, забирались за воротник и подвывали для настроения.
- Пока, - согласился Сашка. - Не обидишься, если буду звонить? Хотя бы первое время, пока не привыкну.
- Что ты? Конечно, звони. Буду рада.
- Ёшкины кошки, как всё по-дурацки вышло! Теперь я уезжаю, ты остаешься, а встреча последняя, - в сердцах сказал он. Вокзал склоняет к откровенности. - Что делать, куда бежать? Непонятно.
- Сань, - я по привычке поправила торчащий ворот его куртки, - торжественные речи сказаны, оплеухи розданы, отношения выяснены – всё в порядке очереди. Давай не будем травить душу. Можешь не верить, но мне будет тебя не хватать.
- Да знаю я, знаю… Только, Вер, как я могу уехать, не узнав, на кого тебя оставляю? – он прищурился. - В больницу не пустила, ничего толком не объясняешь. Вот вчера, например, где ты была?