- Мистер Отелло, ваш поезд отходит, - натянуто хихикнула под испытующим взглядом. - Ладно, это было не свидание. Далеко не свидание.
- Темнишь ты, Верка, - вздохнул Погодин, но от дальнейших расспросов воздержался.
- Не переживай. Обещаю не бросаться из крайности в крайность и переходить дорогу только на зеленый свет…
Поезд свистнул, готовясь к отправлению, и Сашка до хруста ребер стиснул меня в объятиях, поцеловал в подбородок.
- Верка моя, Лиса Патрикеевна, удачи тебе! Не поминай лихом.
- И тебе удачи, надежда российского здравоохранения! Будешь в наших краях – забегай.
Дань вежливости: по собственной воле он не вернется. Уже на ступеньках Погодин заговорчески подмигнул.
- Не завидую типу, который женится на вас, сударыня. Характерец тот еще, не дай Бог!
- Помнится, раньше это вас не останавливало, - парировала я. - Миленке привет!
Теперь мы квиты. Пустота в груди, связанная с нелегким признанием и чувством вины, заполнялась тихой радостью и – что греха таить? – облегчением. Долги прошлому отданы, обида поделена на двоих. Все сделали то, что должны были сделать. Моя глупость не должна портить жизнь другим.
Я не знала, что ждет меня дальше и старалась не заглядывать в будущее, но уже сейчас искренне желала Сашке счастья, ведь он как никто этого заслуживает.
***
Вливание в рабочий ритм после зимних праздников проходило болезненно, с лязгом и скрипом. Медсестры огрызались, лаборанты плевались, уборщицы забывали инвентарь где попало, больные жаловались и утаивали симптомы. В общем, типичные будни.
Артемий Петрович собрал нас в ординаторской и порадовал новостью: с сегодняшнего дня работа в парах и тройках окончена, начинается индивидуальная практика.
- Если кто-то рассчитывал и дальше паразитировать на мозгах соседа, - выразительный взгляд в сторону Толяна, - вынужден огорчить: сейчас каждый из вас на счету. Каникулы прошли бурно, статистика по происшествиям неутешительная, одних отравившихся полсотни. Эпидемии же вообще никогда не кончаются, поэтому советую взять ноги в руки и пахать на благо родины. Приступайте!
Подтверждая сказанное, на столе высилась внушительная стопка историй болезней.
Я почти не слушала Воропаева, следя за его лицом. Ни следа усталости или кровопотери, обычное спокойно-сосредоточенное выражение. Не верится, что еще вчера он балансировал между жизнью и смертью.
- Соболева, вы во мне дырку просверлите. Что-то не понятно? Спрашивайте, - вернул к действительности строгий голос.
- Нет-нет, я просто задумалась.
- Думать хорошо, а задумываться вредно – дарю идею. Церемонии окончены, по своим постам шагом марш. Расчехляйте спицы, бабуськи, они вам пригодятся.
Едва дождавшись, пока Сологуб и Малышев уйдут делить больных, спросила:
- Как вы себя чувствуете?
- Замечательно, назло доброжелателям, - рассеянно ответил Артемий Петрович, роясь в шкафу. - Где же она, где же?..
- Бок не болит?
- Вашими стараниями – нет, - ухмыльнулся зав терапией. - Хотели продолжить курс лечения?
Негодующе уставилась на своего начальника. Зачем он так? Воспоминания о вчерашнем до сих пор перед глазами, усугубления не требуют.
- Именно с таким лицом дедушка Ленин взирал на буржуазию. Я лишь имел в виду, что мне стало легче, а вы о чем подумали? – фыркнул Воропаев.
- Вы ведь умеете читать мысли, - с вызовом ответила я. - Прочтите, не стесняйтесь!
- Мыслей, Вера Сергеевна, я читать не умею, а если б даже и умел, то не стал бы: они у вас на лбу написаны, огро-о-омными такими буквами. Не всегда приличные, смею заметить.
Понятия не имею, чего он добивается, но людей из себя выводит мастерски. Ему бы мастер-классы проводить, отбоя от желающих не будет!
- Вы… вы… да вы просто…
Артемий Петрович с издевательской вежливостью подождал продолжения, не дождался и продолжил сам:
- … на коленях должен ползать после всего, что вы для меня сделали. А я мало того что не ползаю, так и еще и унижаю ваше достоинство. Вы неисправимы, Соболева. Ничего особенного вчера не произошло – со временем вы это поймете.
- Значит, свою жизнь вы не цените?
- Я ведь уже сказал «спасибо», что еще вам от меня требуется?
Конкретно от него мне ничего не требуется, благодарность не в счет, но игнорировать вчерашние события – всё равно что залить бетоном стенку между нами. Как раньше никогда уже не будет, неужели неясно? И к письму он больше не возвращался…
- Не думаю, что пойму это даже со временем, - ответила я, - но принимаю правила игры.
- Ну а я, живя нынешним днем, с прискорбием сообщаю: сегодня мне предстоят два не шибко приятных разговора, и оба по вашу душу.
От удивления перестала сердиться.
- По мою душу?
- В прямом и переносном смысле. Нужно же выяснить причину нежной «любви» к вам со стороны Марии Васильевны, - сухо проинформировал Воропаев, - во избежание дальнейших недоразумений. Таскать вас по улицам в полумертвом состоянии – удовольствие ниже среднего, на любителя.
- А второй разговор?
- Меньше знаешь – крепче спишь. Идите, Вера Сергеевна, ваши больные скоро плесенью покроются.
Нет, я так не играю! Обращается со мной как с ничтожеством и потом еще чего-то требует. Про игру на равных не слыхали, Артемий Петрович? Могу набросать планчик.
Вслух я, разумеется, сказала совсем иное:
- Пробу плесени к отчету приложить?
- Ценю понятливых, - улыбка мимолетно коснулась его губ. - Успехов в труде и обороне.
***
Крамолова сочиняла письмо главе администрации, особо смакуя фразы «довожу до вашего сведения», «требую принять меры» и «настоятельно рекомендую», когда дверь ее кабинета распахнулась. Находившаяся под властью музы главврач спросила, не поднимая головы:
- Кого там черти принесли? Я занята, не видите?!
- Придется вам отложить дела, Мария Васильевна.
Экран ноутбука прощально мигнул и погас, не соизволив сохранить документ. Писательские муки улетели в молоко. Утробный вой женщины сбил пролетавшего за окном воробья.
- Ты мне за это заплатишь! – со злостью прошипела она. – Целый час на него убила…
- Смотри, как бы саму не убили, - предупредил Воропаев. - Многие готовы, только свистни.
- Интересно, интересно. И кто ж это у нас такой наглый?!
- На безнаказанность надеешься? Напрасно. Я не Вера, вумными словами не ограничусь.
- Ах, Вера, - сменила тон женщина, ломая прямо по центру попавшийся под руку карандаш. - Могла бы и догадаться, кто приложил лапку к ее чудесному спасению. Жаль, хорошее получилось проклятье, качественное.
- Чего ты добиваешься? – раздраженно спросил зав терапией. - Гены бушуют, или виной всему индивидуальные особенности?
- Гены, дорогой мой, понятие малоизученное. На кого из славных родственничков ты намекаешь?
- И твои родственнички, и их гены мне нужны как слону валенки. Вопрос на миллион: у тебя совесть есть?
- Совесть, Воропаев, это рудимент, атавизм и прочие отсохшие органы, - торжественно объявила Мария Васильевна. - Закон природы «выживает сильнейший» мне как-то больше по душе. Дает простор фантазии.
- Делаем вывод, что совести нет. Тогда предупреждаю в первый и последний раз: еще одна подобная выходка – пеняй на себя.
- Ты мне угрожаешь? Фи, фу и фе. Если я захочу чего-то добиться, не остановишь. Не дорос пока, - с чувством превосходства сказала ведьма. – А твое участие в судьбе девчонки как минимум непонятно. Откуда тебе знать, может, она мне на ногу наступила в автобусе? Или первой пролезла в очередь за колбасой?
- Ты не ездишь в автобусе, - с отвращением сказал Артемий Петрович, - а за колбасой посылаешь домработницу. В куклы не наигралась, девочка-видение?
- Перегрелся? Какая девочка?
- Из песни. Ее еще зовут Дашей. Даша-Маша, очень похоже.
Крамолова втянула воздух сквозь сжатые зубы. Выстрел попал в десятку.
- И давно ты знаешь?
- Давненько. Думала, сменишь ФИО и адью? Сама говорила о скелетах в шкафу, которые сваливаются в самый неподходящий момент. Не одна ты такая сообразительная.