- Я слышала, тебе нужна помощь.
Чудом удержав дрогнувшую стопку историй, в которых требовалось разобраться на сегодняшнем дежурстве, обернулась. Принесла нелегкая! У двери ординаторской, скрестив на груди ухоженные руки, стояла Мария Васильевна собственной персоной.
- Ваши сведения устарели: никакая помощь мне не нужна, тем более от вас, - я перестала бояться ее после того памятного разговора с Воропаевым. Узнав, что такое Крамолова и с чем ее едят, страх шаркнул ножкой и ушел по-английски, уступив место отвращению.
- Дерзишь? – удивилась ведьма.
- Считаете, у меня есть повод раскланиваться с убийцей?
- Я никого не убивала, - она уставилась на меня с куда большим интересом. - Каюсь: хотела убить в порыве ревности, но ты опять вышла сухой из воды. Браво!
Снежинка в кармане халата (утром я сняла амулет и забыла спрятать в сумку) заметно потеплела, но не раскалилась. Очередное покушение? Где-то это уже было. Странно другое: Крамолова до сих пор не засекла амулет и не приняла мер. Если верить «Практической магии», ведьмы чуют такие вещи на расстоянии.
- Я знаю, кто может тебе помочь.
- Слушайте, оставьте меня в покое! Я выхожу из игры, понятно? Стреляйте глазками и говорите загадками подальше отсюда, - в сердцах грохнула стопкой по столу.
Марию Васильевну громкие звуки не впечатлили. Она развалилась в кресле, закинула ногу на ногу и промурлыкала:
- Просто взять и вычеркнуть из жизни? Не смеши меня, девочка, тебе это не удастся. Силенок не хватит.
- Хватит, если вы уберете свои когтистые лапы! Заряжайтесь негативом в другом месте.
- Ах вот оно что, - усмехнулась колдунья, покачивая стройной ногой, - разумеется, он всё рассказал тебе. Идиот безмозглый! Еще одна обуза на наши шеи. Чем больше грязи, тем сложнее уборка. Ты считаешь себя подкованной и лезешь на рожон. Очень даже зря, потому что одна я во всем этом гадюшнике знаю, как тебе помочь.
- Вам бы слуховой аппарат купить, Мария Васильевна, авось прокатит. Повторяю: помощь мне не нужна, с вашей стороны – тем более!
- А если я скажу, что способ есть, и осуществить задуманное вполне возможно? – она наклонила голову и прищурилась.
- Крысиный яд на лягушачьих слезах? Прыжок с крыши без парашюта? – с издевкой гадала я.
- Разумеется, нет, - обиделась Крамолова. - Можешь не верить, конечно, право твое. Ты ведь не настолько глупа, чтобы пить подсунутую мной гадость. Но способ действительно есть.
- И какой же? – помимо воли вырвалось у меня. Спокойно, Вера, просто для общего развития.
- Я точно не знаю, но могу дать адрес человека, который наверняка в курсе.
- Мария Васильевна, за кого вы меня принимаете? Во-первых, я вам не верю. Во-вторых, вам нет никакого резона плодить конкуренцию. Хотите избавиться чужими руками? Подошлете отморозков в тихом переулке, и поминай как звали, - я постаралась придать лицу скучающее выражение.
- Я могу убить тебя безо всяких отморозков, одним щелчком пальцев…
- Так убейте! Мир вздохнет спокойно, - саркастически хмыкнула я. Страшно не было, только противно кололо в груди. Не колдовство Крамоловой тому виной, а ее слова. Мысль о том, что он всё-таки знал, но намеренно не рассказал, терзала сильнее любого проклятья.
- Нет, Вера Сергеевна, я по натуре исследователь, - поделилась главврач, - гораздо интересней наблюдать за агонией жертвы, нежели за быстрой смертью. Став подобной нам, абсолютного счастья и вечной жизни ты не обретешь, только усложнишь всё еще больше. Да и влечение сократиться в разы - закон одноименных зарядов. Сладок лишь запретный плод, привычный же рано или поздно приедается.
- Вы заинтересованы в этом и, тем не менее, готовы помочь, - я сделала акцент на последнем слове. - Но вы просчитались: я в этом больше не нуждаюсь. Можете праздновать победу.
- И не подумаю, - неприятным голосом сообщила она, - не ты первая, не ты последняя. Решимости хватит на день, самое большее на два, а потом всё начнется по новой. Глазки горят – ты просчитываешь варианты, потому что равнодушных нет.
Она плавным движением поднялась с кресла.
- Выбор за тобой, Соболева. Навестив Клавдию, ты ничего не теряешь: женщина в возрасте, вреда не причинит, колдовство для нее – бизнес, способ заработать. Гадание, предсказание будущего, амулеты, артефакты, целебные настойки и… всякого рода консультации. Она сильный интуитивщик, но в оборотничестве и трансфигурации шарит получше нас. Я терпеть не могу Клавдию как человека, и она отвечает взаимностью, однако как маг… Впечатляет.
- И не надейтесь, я завязала с этим.
- Как знаешь, - главврач сунула мне бумажку. - Вот адрес, ты легко найдешь нужный дом. Скажешь, что по моей рекомендации. Удачного дежурства, Вера, - фирменная крамоловская усмешечка, будто прилипла к губам какая-то гадость. - Ах да, совсем забыла! Будешь планировать визит, Воропаеву не говори. По башке и в мешок, цепями к стенке прикует, но не пустит. Лишние ведьмы ему без надобности, тем более в твоем обличии. Чао!
Листок с адресом жег мне руку. Порвать, выбросить и забыть. «Она ведь ненавидит тебя, дельного советовать не будет, - бормотал внутренний голос. - Вспомни о курсах, там хорошо и уютно, а главное, безопасно! Сдались нам эти ведьмы-колдуны, без них спокойно жили и дальше проживем!»
Рука потянулась к мусорке и… замерла. Снова на распутье. Быть или не быть? Бросать или не бросать? С тяжелым вздохом скомкала бумажку и сунула ее в карман. Выбросить всегда успею. Никто не заставит меня пойти, слышите? Никто и никогда.
***
Они сидят на пирсе, болтая ногами, и бросают в море мелкие камни. Камни ныряют, но тут же возвращаются на пирс, ибо за новыми нужно спускаться на пляж. За ржавой оградой покачивается на волнах катамаран «Елизавета».
- Почему всё так сложно?
- Что именно? – она протягивает руку, на руку садится чайка. Сюрреализм, однако!
- Всё. Вообще всё.
- А по-моему, всё очень легко. Хакуна Матата, и никаких забот!
- Да ну тебя!
Она смеется. Чайка на руке хрипло вторит, щелкая клювом.
- А ну кыш!
Птица взлетает, не преминув клюнуть на прощание. Во снах все чайки умные, а их клевки невесомы.
- Зачем прогнал птичку? – дуется Вера. – Тебе бы всё прогонять…
- Например?
- Меня прогоняешь. Дурака кусок!
- Почему «кусок»? – хмыкает он. – Целый такой дурак. Не прогоняю я тебя, просто… не могу решиться. Вот так взять и перевернуть всё на сто восемьдесят…
- Ты человек подневольный, ага, - она встает на ноги и бросает в воду последний камушек, - но и я не одинокая волчица… была. Если не признаешь Хакуну Матату, надо хотя бы уметь отпустить. Я отпустила.
- Отпустить тебя?
- Или ее. Кто, по-твоему, больше мучается, ту и отпусти. Всё просто, на самом деле, это мы всё усложняем. Понапридумываем себе цепей, обвесимся ими, как новогодние елки, и сидим. А что цепи? Условности. Иллюзии. Нам кажется, что так будет правильнее, но это ошибка.
- Что же тогда правильно?
- Придумать цепи обратно. Не было их, и всё. Понять, чего ты хочешь, именно ты, а не твои цепи. Цепи всегда хотят одного и того же.
Давешняя чайка приземляется на палубу «Елизаветы» и доедает оставленный кем-то попкорн. Другие молча завидуют, но не суются.
- А чего хочешь ты?
- Я?- Вера скидывает сандалии и ласточкой прыгает в воду. – Я ХОЧУ СЧАСТЬЯ!!! А ТЫ?
- Папа. Па-а-ап... Ну пап!
Артемий вздрагивает и просыпается. Перед диваном виднеется нечеткий силуэт. Зрение мага, вопреки распространенным заблуждениям, в темноте эквивалентно человеческому.
- Пашка, ты что ли?
Он шарит рукой по стене, ищет провод лампы. Загорается тусклый свет. Сын морщится и, кутаясь в захваченное из детской покрывало, садится на краешек дивана.
- Что-то случилось? – голос спросонья хриплый.
- Я уснуть не могу, - бормочет Пашка, поджимая босые ноги. - Можно к тебе?
- Залезай.
Мальчик забирается под одеяло, прижимается к отцу. Всё с ним ясно: раньше в детской всегда спала бабушка, а она теперь ночует в больнице. Рвется домой, но ей тяжело бегать туда-сюда. Первую ночь Пашка держался, во вторую практически не спал, вздрагивая от любого шороха. На третью не выдержал.
- Я сначала к маме пошел, - докладывает он, шмыгая носом, - а она не слышит.
Вот уже больше полугода Галину мучает бессонница. Успокаивающие чаи-травы не помогают, на предложение ввести в транс она ответила гордым отказом. «Знаю я твои трансы, буду потом как зомби ходить!» Пришлось довольствоваться лошадиной дозой снотворного с минимальным побочным эффектом. Снотворное действует, но теперь разбудить Галину можно лишь выстрелом из Царь-пушки, и то с третьей попытки.
- С этим надо что-то делать, - говорит Воропаев, имея в виду всё и сразу.
Свет гаснет, только электронные часы продолжают мигать в темноте. 01.58. Сын ворочается, сопит, но вскоре засыпает. На шкафу чем-то шуршит Никанорыч, беспокойная натура которого не дремлет даже ночью. Характерное шкрябание из прихожей: кто-то снова закрыл Профессора на кухне. Дурдом «Ромашка».
- Благодарю, - освобожденный Бубликов сворачивается в ногах, прячет нос в лапы.
- Не стоит.
Постепенно затихает и Никанорыч. Одному Воропаеву не спится в этом сонном царстве. Здравствуй, тысяча и одна мысль! Необходимость что-то делать, что-то решать мешает отключиться.
«А бедная Соболева дежурит» - вдруг думает он. Из всех дырок торчат Верины уши. Не вспомнить о ней Артемий просто не может. Чего на свете не случается, чего на свете не бывает… Закрой глаза, и она появится пред мысленным взором. Улыбается, не робко, не из вежливости, а от души, по-детски искренне. Когда он впервые увидел Веру, то не поверил, что ей двадцать четыре. Семнадцать-восемнадцать, ну двадцать. Чопорный вид и странная одежда совсем не старили ее. Со временем впечатление усилилось. Не Сологуб, не Малышев и даже не Гайдарев бросали ему вызов по малейшему поводу - это делала Соболева. Краснела, бледнела, заикалась, но не отступала. Ее извечный принцип «чтобы всё было по-честному», желание во что бы то ни стало докопаться до истины порой выводили из себя. Рядом с ней никогда не удастся сосредоточиться, вот и приходится нести всякий бред, речь совершенно не орошает извилин…
Их поцелуй в кабинете. Стыдно признать, на она опередила его самое большее на минуту. На полминуты. Оттуда и эти слова про «должны-не должны».
- Я люблю вас, Вера, всегда буду любить, что бы ни случилось.
- Я знаю, но ваши жертвы бессмысленны.
Вернула удар, значит. Ловко. Но какие, к черту, жертвы? Не с его стороны. Артемий не мог прочесть ее мыслей, но дорого бы отдал за такую возможность. Ранка не заживала, сколько ни прижигай. Наоборот, с каждым разом всё больнее. Пустячный порез обернулся заражением крови, теперь либо экстренная госпитализация, либо смерть. А умирать не хочется. Сорвешься однажды, и пропадешь. Тебе оно надо? Посмотри правде в глаза: ты – не ее будущее, как и она – не твое. Чье угодно, но только не твое. У неё ведь жених… был. Разбежались, из-за тебя разбежались. Удовлетворил свое гребаное самолюбие? Легче стало? Нет, не легче. Час от часу не легче! Случайная девчоночья влюбленность подействовала как морковка не осла. Всё ведь просто: замри ненадолго, усыпи бдительность и хватай. Но осел на то и осел, чтобы бежать за веревочкой и кричать. Иа-иа! Доиакался, называется! Не смог вовремя затормозить, на повороте занесло. Подарил девчонке навязчивую идею…
Ее нелепое стремление стать ведьмой ни в какие ворота не лезет. Если из-за него, то он не позволит. Да и вообще не позволит! Это ведь равносильно убийству себя как человека. Единственный возможный способ полного перерождения – убить другую колдунью и забрать ее силу. Причем, не просто убить, а… даже думать страшно! Это карается, жестоко карается. Наверно, всё же стоило рассказать Соболевой, тем самым обрубив все концы, и отбить желание до конца ее дней. Она не поверила, смотрела так, будто он оскорбил лучшие чувства, ударил ее или сделал что-нибудь похуже…
Решено, нужно рассказать без утайки, сообщить нелицеприятную правду безо всяких прикрас. Так будет лучше, для всех.