Убедившись, что поблизости никого нет, я поплотнее прикрыла дверь и достала пузырек бабы Клавы. Либо сейчас, либо никогда: во время перерыва его просто-напросто конфискуют. Выпью и проснусь другой? Не верится. Вот она, судьба, холодит ладонь. Прости, что нарушила своё обещание. Так будет лучше, я знаю. Чувствую почему-то. На всякий случай коснулась амулета – холодный, защита тоже спокойна, не колеблется. Значит, пьем. Твое здоровье!..
Ну и гадость! Меня едва не вывернуло наизнанку, но желудок мужественно выдержал испытание. Срок действия не обозначен, чего ждать – неизвестно. Выждала для верности пять минут. Дискомфорт вроде пропал, значит, идем к Радищевой.
Подняться с дивана помешала нахлынувшая тошнота. Что за?.. Без сил рухнула обратно, ставшее ватным тело не повиновалось. Пузырек выскользнул из онемевших пальцев. Застонав от мерзкого чувства внутри, согнулась в три погибели и сползла на пол. Сознание уплывало постепенно, толчками. Последней мыслью почему-то было: «Представляю, что скажут дома…» Я дернулась и провалилась в небытие.
Глава двадцатая
Спящая царевна
…В том гробу твоя невеста…
А.С. Пушкин.
Мать обрадовалась ему, словно не видела целый год. Она всем так радуется. Слушая ее мягкий напевный голос, Воропаев постепенно приходил в себя. Глодавшая его тревога пополам с раздражением сменилась привычным рабочим настроем, а всё то, что привычно, волей-неволей успокаивает.
«Вернулась в целости-сохранности, и то хорошо. До чего же упрямая девчонка! Давно ли глядела на мир кроткими глазами? А тут – на тебе! – характер имеется, да еще какой. Сборник ребусов, - вспомнил зав. терапией давнюю ассоциацию. - Ну ничего, Вера Сергеевна, наш гордый «Варяг» врагу не сдается. Оч-чень серьезный разговор я вам гарантирую».
- Артемушка, я домой хочу, - вернула с небес на землю мать. - Зачем мне здесь бока отлеживать? В конце концов, отдохнуть и дома можно…
- Ма, потерпи немного, - ласково отозвался он, - курс до конца пройдешь, и сразу домой. Пашка, кстати, просился навестить, после садика должны заглянуть. Ты не против?
- Конечно-конечно, пусть приходят! – оживилась ответственная бабушка. - Вы там без меня не голодаете? Галя не всегда успевает готовить…
- Мать, не начинай! Не первый день живем, - Артемий по привычке взглянул на часы.
- Ждешь чего-то? – догадалась Марина Константиновна. - Вот и Верочка такая же: не сидится ей на месте, всё умчаться норовит. Дела, дела…
- Верочка - это которая, Соболева? – зачем-то переспросил Воропаев. Будто в его отделении существовала другая Верочка!
- Фамилии я не знаю. Худенькая, светленькая, она еще практику проходит. Хорошая девочка, добрая, только глаза грустные, нет-нет, а пробежит по лицу тень. Может, у нее несчастье какое?
Ага, одно сплошное несчастье, имя которому Юность Упрямстьевна Воображанова, а источник – он сам. Головокружительные перспективы, во всех возможных смыслах!
- В общем, гражданка Лавицкая, самочувствие в норме, давление в норме? Курс лечения продолжаем, и не смотрите на меня так!
- Почему ты не стал архитектором, адвокатом, инженером, на худой конец? – привычно вздохнула мать. - Плохо я тебя воспитала.
- Не надо драмы, мы хорошо питаемся... О, вовремя напомнила: тебе чего-нибудь привезти?
- Куда еще?! – она открыла забитую продуктами тумбочку. - Соседки объелись и просят пощады. Хоть в столовую сдавай.
- Обойдется столовая. Ладно, ма, мне пора, часам к шести забегу. Режим не нарушать!..
Мобильник в кармане заорал одновременно с ворвавшейся в палату Оксаной. Не вошедшей, не вбежавшей, а именно ворвавшейся, как какой-нибудь тайфун «Милисента» в Соединенные Штаты Америки.
- Артемий Петрович! Там, там… - задыхаясь, пролепетала женщина, - у нас…
- А не пойти бы вам, Мария Васильевна? – едва слышно буркнул Воропаев, отключая телефон. - Успокойтесь, Оксана Александровна, и говорите толком. Что случилось?
- Там… там в ординат… Соболева… того…
Он не помнил, как промчался через всю больницу, до ординаторской и буквально отшвырнул бестолково суетящихся коллег. Людей набилось множество, и все пытались привести в чувство лежавшую на диване Веру. В помещении стоял резкий запах нашатыря: Толян ненароком опрокинул бутылочку.
- Она вроде не дышит… - клацнул зубами Сологуб.
Не поддаваясь охватившей народ панике, Артемий нащупал пульс. Слабый, но есть. Грудная клетка еле-еле двигалась: девушка дышала. На первый взгляд, банальный обморок, внешних признаков инфаркта, инсульта, сердечного приступа и прочего не наблюдалось.
- Романов, нашатырь! Все лишние – брысь!
Пузырек с нашатырным спиртом ему протянула Жанна, но никто не ушел. Стоит за спиной толпа баранов с круглыми глазами, в основном медсестры-первогодки да любимые интерны. Лопочут в панике, врачи! Разбавляла толпу неизвестно откуда взявшаяся тетя Зина-уборщица.
- Я сказал, пошли вон!
- Нашатырь не поможет, Артемий Петрович, - Сологуб. - Ничего не помогает. Мы уже двадцать минут бьемся…
- А РАНЬШЕ НЕЛЬЗЯ БЫЛО СКАЗАТЬ?!
Вера на внешний мир не реагировала, только дышать стала жестче, тяжелее. Воропаев подхватил ее на руки (уже практически привычное для него действо) и, на ходу раздавая распоряжения, понес в ближайшую «одиночку». Приходилось идти небыстрым ровным шагом: любое резкое движение доставляло девушке боль, по меловому лицу то и дело пробегала судорога. Держись, только держись! Дыши!
Он на автомате проверил ауру. Разодранная в клочья, она пылала конвульсивным, пронзительным светом – так ведет себя лампа накаливания, прежде чем перегореть. Края почти потухли, лишь центр продолжал полыхать. Если погаснет совсем – кирдык.
В крохотной одноместной палате Воропаев осторожно опустил Веру на кровать, а сам уселся на единственный стул. Жуткое состояние ауры стояло перед глазами, мешая сосредоточиться. Первым делом следует остановить угасание, всё остальное ждет.
Защитное заклинание, потребовавшее немало времени и сил, было сметено другой, более могущественной силой, поэтому и не сработала тревога… Он подумает об этом после, не теперь… «Штопка» ауры – он никогда не был силен в этом и по неопытности цеплял «за живое», причиняя девушке еще большие муки. Прости меня, родная, я не нарочно. Потерпи, сейчас это закончится.
Всё, что ему удалось сделать, это ненадолго остановить разрушение. Дыхание Веры выровнялось, но оставалось таким же слабым, едва уловимым. Крохотная победа стоила Артемию львиной доли резерва магии, а ведь предстояло еще очень многое.
Ввалившийся интерн Малышев даже не подозревал, какой жуткой смерти сумел избежать.
- Артемий Петрович…
- Что еще случилось?
- Мы тут под диваном нашли, укатился, наверное, - ковшеобразная лапища интерна что-то сжимала. - Короче, вот. Хрен его знает, чо такое! Посмотрите, вдруг важное.
Пустой флакончик из-под духов или лекарства, без этикеток и надписей.
- Девчонки говорят, что не теряли, - прогнусавил Толян. - Выходит, Веркино…
- Спасибо, Анатолий Геннадьевич. Можно попросить вас об одолжении? – прибегать к внушению зав. терапией не рискнул. - Кто видел, что Соболевой стало плохо?
- Да те, кто был, и видели. Чо от меня-то требуется?
- Скажите им, что Вере стало лучше. Ничего серьезного, переутомление и как следствие обморок. Сюда дорогу забудьте. Спросят обо мне – скажите… ч-черт… что уехал по важному делу. Если возникнут проблемы, звоните, пишите, но ни в коем случае не приходите. Ясно?
Одним из главных достоинств Толяна, способным практически затмить недостатки, было умение не задавать лишних вопросов. Когда дело пахло жареным, простодушный интерн схватывал на лету. «Тормоза долго не живут», - считал Малышев, предпочитая быть газом.
- Как скажете. Я тогда пошел?
- Идите. Удачи.
Одной рукой удерживая холодную руку Веры, Артемий достал телефон другой. Заверил мать, что не произошло ничего серьезного, - та места себе не находила, - после набрал Печорина и попросил срочно зайти. Требовалась помощь не-человека.