Как она могла ошибиться? Как? Она же ясно читала в его глазах, словно в открытой книге. Так ее оскорбить, так унизить! Она сжала веер так сильно, что рукоять больно впилась в ладонь.
— Будет ползать у моих ног, как болонка его тетки! — прошипела Анна, наблюдая за танцующими в соседней зале через распахнутые двери. Петр отвел с ее лба упавший во время мазурки локон, выбившийся из-под лент, коснулся губами на удивление холодной кожи под этим завитком.
— Оставь, Анечка, оно того не стоит, — прошептал он. — С чего ты так разъярилась? Ну, пригласил он Катиш, что с того?
— Ты же видел, как он смотрел на меня! — ответила Анна. — И видишь, как они все смотрят на него! Это вызов, ничем не прикрытый вызов для меня. Он играет со мной. Играет и наслаждается, должно быть, ныне, тем как щелкнул меня по носу. Ну уж нет! Я не позволю так поступать со мной! Боле никогда! Никогда!
Она прикрыла глаза на миг, вспоминая эти шепотки, эти пересуды, тихий смех за своей спиной, что были тогда. Снова сжалось сердце больно. О, она ненавидит этого столичного офицера, что решил со скуки поиграть с ней! За те страхи и тревоги, что опять выползли из того укромного уголка ее души, куда она их загнала пару лет назад.
— Оставь, ma chere, я знаю этот тип, — Петр с усмешкой глядел в зал, где легко можно было заприметить среди прочих светловолосую голову кавалергарда. — Так можно…
— Что? Что можно? Ты знаешь меня. Неужто не смогу? Не сумею неужто?
— Оставь, говорю, — повторил Петр, а сам видел, как разгорается в сестре огонь. Она долго смотрела в залу, а потом повернулась к брату. Глаза горели, губы решительно поджаты.
— Полгода, Петруша. Шесть месяцев и ни днем ранее, — произнесла она.
— Для чего таков срок?
— Полгода, и Андрей Павлович Оленин приедет в этот дом смиренно просить моей руки!
— Звучит как пари, — усмехнулся Петр, а потом замер, заметив, как упрямо она подняла подбородок вверх. — Помилуй Бог, Аннет! C'est fou! [47]
— Ты принимаешь?
— C'est fou! Я тоже, должно быть, но я всегда в твоих затеях! Принимаю! — он протянул руку и пожал тонкие пальчики сестры, обтянутые атласом. — Срок — полгода. Цель озвучена. Пари на желание. D'accord? [48]
— Ainsi la question est résolue. Un pari [49], - заключила Анна, победно улыбаясь, словно уже заранее предвкушала свою победу, и на миг Петр даже пожалел, что ввязался в это. А вдруг она добьется своего, как получала всегда желаемое? Но нет, не может быть того. Человек — не безделушка, так просто не заполучить его против желания того. А аккурат этого Петр и не заметил в кавалергарде. Зато так даже проще — легче будет добиться от Анны того, что он так тщательно планировал последние два месяца. Не будет ссор и криков. Желание есть желание.
— Un pari, — подтвердил он и улыбнулся Анне в ответ на ту улыбку, что она послала ему через тонкое кружево веера.
Глава 3
Россыпью искрящихся бриллиантов разливалось солнце по снежному полотну, что раскинулось ныне окрест. Еще не пришло Крещение с его злыми морозами, что надолго загоняли в теплые, хорошо протопленные дома. Еще вовсю резвилась детвора за зимними забавами под яркими и такими ласковыми в этот зимний день солнечными лучами.
Вот и из дома Шепелевых вышли на прогулку сразу же после позднего завтрака, рассыпалась молодежь в аллеях парка под неусыпным контролем более взрослого поколения: Михаила Львовича, что шел с удовольствием подставляя лицо солнечным лучам, мадам Павлишиной и нескольких гостей, что остались после Рождественского бала до кануна нового 1812 года. Мадам Элиза держалась в стороне от этой группы прогуливающихся, как и от молодежи, что с громким смехом бросала ныне друг в друга снегом. Даже барышни поддались этой забаве и черпали пригоршни рассыпчатой белой крупы, чтобы бросить в молодых людей, смеясь.
— Сущие дети! — качал головой Михаил Львович, улыбаясь. Хорошо, что графиня Завьялова не присутствует при этой прогулке! Как бы она ныне кривила губы недовольно, «De toute provincial!» [50] непременно отметила бы она. А вот сам Шепелев считал, что пусть лучше молодежь радуется этому солнечному дню, проводя время на свежем воздухе, чем ночи в бальной зале или прокуренной игорной или биллиардной. Он взглянул на мадам Элизу, что хмурилась, глядя на эти забавы, поправляя пуховый платок, повязанный поверх капора. Она жила в России уже около двадцати лет, а так и не сумела привыкнуть к местной морозной зиме.
— Madam Elise, — поманил он ее к себе и пошел ей навстречу, когда она направилась к нему, предложил ей руку. — Beau jour [51], верно? А вы хмуритесь…