Анна была благодарна ему, что Андрей не стал лгать или увиливать от разговора. Или даже притворяться, что не понимает, о чем она ведет речь. Это означало, что он может рассказать ей то, что не всякому можно было открыть.
— Нет, Анни, в том, что так метко подметила ты, твоей вины нет.
— Может статься, не прямая вина, — не унималась она. — Это из-за нашего союза?
Андрей же в ответ только головой покачал.
— Не из-за этого, милая, поверь мне. Причина того, что ты видела, только во мне. Seulement! С'est seul la faute à moi. [668]
— Что может быть причиной разлада между матерью и сыном? Что могло стрястись меж вами…? — спросила Анна, пожимая плечами. Ей отчего-то казалось все, что он оберегает ее отчего-то, оттого и не говорит всей правды, и она пыталась понять по выражению лица Андрея, что же на самом деле произошло этим утром до разговора Алевтины Афанасьевны с ней. Ведь она была все еще уверена, что причиной разлада стало именно решение Андрея жениться на ней.
— D’accord [669], - как странно произнес он и остановился, вынуждая ее сделать то же самое. Но на нее отчего-то не смотрел, а глядел вслед скрывающимся одним за другим прогуливающимся за поворотом аллеи, казалось, прислушивался к репликам тех на французском и русском языках, которые все еще, пусть и еле слышно, но долетали до их ушей. И Анна вдруг насторожилась, заметив, какими неожиданно цепкими стали его глаза, когда он перевел взгляд на ее лицо. Когда стал вглядываться в нее, будто пытаясь что-то разглядеть, что-то понять для себя. — Я скажу тебе все. Даже то, что знали до сих пор только двое. Я скажу тебе все, потому что нынче самое время узнать тебе… даже если ты охладеешь ко мне после… если вдруг разочаруешься во мне. Хотя видит Бог, я страшусь этого более всего на свете!
Анна замерла, вдруг пораженная невольной догадкой, которую принесла услужливая память в этот миг. Ее собственная спальня. Злой и резкий шепот брата, больно ранящий душу. Грязные толки, которые когда-то ходили по Петербургу.
— О! — только и сказала она прежде, чем успела сообразить, что ей не пристало даже знать о таких вещах, тем паче обсуждать их. — Так это правда — ты отец дочери своей bru? Это правда?
И поняла с облегчением, что это ложь, когда Андрей вдруг рассмеялся коротко и зло, некрасиво кривя губы. От давно забытой вспышки злости и боли, которые неизменно приходили, как отражение этих слов в нем. Но теперь отчего-то она была острее, эта вспышка. Потому что она говорила об этом. И ему было вовсе небезразлично, как раньше, что Анна может думать о нем. Значит, пришло время открыть правду. Только ей.
— Нет, — произнес Андрей, глядя ей в глаза, словно через эту невидимую нить зрительного контакта передать ей истину, которую до сего момента знал только он и Надин. Тайна, которую они оба хранили, и которую при желании легко могла бы разгадать его мать. Если бы только желала…
— Нет, я не отец Натали. Мое слово тебе в том, на чем угодно клятву принесу, коли потребуешь. В Тате кровь рода Олениных, но ни капли моей. А толки эти… предмет обсуждения часто сам несет вину в толках вкруг его персоны. Так и тут, увы… Il n'y a point de fumée sans feu! [670]
— Андрей Павлович! Monsieur Olenin! Mademoiselle Annette! — позвали их из-за поворота, и Андрей повернул голову на эти голоса. Анна только смотрела на него и размышляла — узнать ли ей все ныне до самого конца или попросить его замолчать. Чтобы не знать. Чтобы не пускать в свои мысли еще одну соперницу, ту, что может оказаться гораздо сильнее Мари, так и не сумевшей когда-то заполучить сердце Андрея. А эта держала в своих руках это сокровище, отпустив по каким-то причинам… или не отпустив…? Ту, что по-прежнему так близка к нему, пусть и недоступна.
— Ты любил ее, — сказала Анна, и он не стал отпираться, когда снова взглянул в ее глаза.
— Любил. Даже когда приехал сюда, той зимой одиннадцатого года, я был уверен, что люблю ее. Но то была не любовь. Привязанность, отголосок воспоминания отрочества, первая страсть — как ни назови. Я многого не принимал и не прощал, а разве это свойство любви? On pardonne tant que l'on aime [671], читал я как-то. И ныне по истечении всего, что выпало нам по жребию судьбы, я склонен согласиться с тем французом.
Их снова окликнули из-за поворота, и Андрей положил ее пальцы на сгиб своего локтя, снова повел ее по аллее, понимая, что долее задерживаться они не могут вне глаз и ушей. Но, тем не менее, продолжил свой рассказ, ведя ее на изрядном удалении от остальных. Чтобы не осталось более никаких тайн между ними, чтобы ни злое слово, ни недоговоренность не разрушили то, что было меж ними.