— Тебе бы я определенно не откусила, — заверила его Анна, проводя ладонью по его щеке. — И ныне я такая покойная, потому что знаю — ты рядом, и ничего худого не будет. Потому что ты рядом со мной. Спасибо тебе…
Андрей поднял брови, словно задавая немой вопрос, за что она благодарит его, а она повернулась и прислонилась лбом к его шее, утыкаясь в шелк галстука, туго завязанного умелыми руками комердина. Закрыла глаза, наслаждаясь его присутствием подле нее, таким привычным ей уже запахом его кожи. Нежностью руки, которая провела по ее волосам, а после вниз по шее и по линии обнаженного плеча.
Пару вечером назад, на Рождественской службе, Анна стояла возле мужа в церкви и, чуть запрокинув голову, чтобы видеть роспись купола и сосредоточенно-внимательное лицо Христа, глядящее на нее с высоты, благодарила Его за тот дар, который был ей послан Им на Рождество далекого уже 1811 года.
За безграничную любовь Андрея, за его заботу и нежность. За то, что он такой, каков есть. И за то, что проведя через все испытания и горести, через потери и разочарования, Он все же привел ее к Андрею, а Андрея к ней. За то, что он всегда готов быть рядом с ней, и всегда протянет ей свою руку, невзирая ни на что вокруг.
Как и тогда на службе, когда Анна оглянулась на него, стоящего чуть позади нее, и потянулась к нему рукой, словно желая ощутить в который раз теплоту его прикосновения. Когда сплелись их пальцы в одно крепкое пожатие, да так и не разомкнулись на протяжении всей службы, пока взлетали под купол храма мелодичные звуки торжественного тропаря…
Анна чувствовала, что душу мужа переполняют те же эмоции, которыми ныне была полна она. Они стали удивительно едины и близки за минувшие годы, и каждый день, прожитый подле друг друга, только утверждал обоих в том. Даже ссоры, мимолетные вспышки яркого огня, не нарушали надолго покоя их маленького мирка, в котором были только они и их домашние. Мирка, окруженного зимой белоснежными просторами, а летом — изумрудным великолепием зелени, полного счастья и безмятежного семейного покоя. Безудержные всполохи огня, которые ранее обжигали пребольно когда-то при самом начале этого костра, превратились в ровное горение, при виде которое каждому хотелось протянуть руки и погреть ладони у этого огня удивительного счастья. И оттаивали даже самые ледяные сердца. По крайней мере, ей очень хотелось это верить.
Анна улыбнулась и еще крепче прижалась к Андрею. Ах, если бы не надо было идти в бальную, где уже настраивали музыканты струнные, готовясь к нескольким часам почти непрерывной игры! Если бы можно было сбросить тонкий шелк платья и после посещения детских в мезонине, где уже давно спали под присмотром нянек и Пантелеевны Сашенька и Лиззи, свернуться калачиком в постели, прижимаясь к горячему боку мужа!
Удивительно, но эти ночи, полные тишины, прерываемой лишь треском поленьев в огне да тихим завыванием метели за стеклом, нравились Анне теперь более тех, которые она проводила на паркете бальных зал или в салонах за светскими беседами. Их прелести для нее не затмил даже тот незабываемый полонез на балу у Апраксиных, о котором Анна с гордостью будет рассказывать своим детям и внукам. Когда при звуках очередного тура танца к ней вдруг приблизился флигель-адъютант императора и с коротким поклоном увел ее из рядов наблюдающих и от Андрея туда, где уже раскланивался с прошлой партнершей Александр I. Те несколько туров танца, пока ее вел за руку по паркету император, Анна только потом восстановила в памяти. Тогда же она была оглушена стуком собственного сердца, с трудом веря в происходящее в зале. И эти взгляды, которые сопровождали каждый ее величественный шаг, ее грациозную фигурку возле императора….
— Madam, je suis enchanté [711], - пожал ей ласково руку после император, глядя прямо в глаза, после того, как они разошлись, завершив полонез, и Анна присела в низком реверансе перед ним.
— Неужто и после того, как ты очаровала всех у Апраксиных, ты не желаешь жить в столице? — то ли дразня жену, то ли всерьез спросил тем вечером Андрей, когда они готовились ко сну. — Неужто после нынешнего триумфа вернешься в деревню?
— Мне будет везде благостно, где ты, — улыбнулась после некоторого размышления Анна. В ее душе сплелись тогда самые разные желания и эмоции, и разум едва ли не возопил, не зная, что именно следует принять. Жить в столице, купаясь всякий раз в тех взглядах и восхищении, которыми ее от души наградили здесь, в Москве, особенно после того танца с императором. Окунуться с головой в развлечения, которые обещает щедро столица. Снова стать одной из первой среди прочих, наслаждаясь всем, что сулит это положение.
Но это же означало меньше времени проводить с домашними. С неугомонным Сашенькой, которому совсем скоро предстояло войти в пору и уехать учиться в Пажеский корпус, о зачислении куда Андрей сумел выхлопотать разрешение. Упирая на заслуги отца мальчика перед Отечеством во время войны и тактично умолчав о неподтвержденном дворянстве матери.
С маленькой Лизой, любовь к которой при первом же взгляде этих удивленно распахнутых глазенок захлестнула ее с головой. Анне казалось, что она уже знает, каково это — любить ребенка — думала, что столько времени была с Сашенькой до того, что уже не сможет любить сильнее маленькое существо. Но это чувство, что родилось где-то в глубине души, было намного глубже, чем то, к которому Анна уже привыкла. Удивительно было держать на руках этот маленький комочек счастья, в котором вдруг отразилось явным свидетельством единение ее с Андреем. Чудо их любви…
И Андрей. Разве могла бы Анна даже вечер пробыть без него? Так самолюбиво, так дурно с ее стороны, но она не желала делить его ни с кем. Чтобы принадлежал только ей одной. Всегда. И самое лучшее для нее место на этом свете, самое благостное — это то, где он был бы подле нее. Касался ее вот так, как сейчас, легко и нежно. Смотрел на нее так, как в эту минуту глядит через отражение зеркала.
Анна пыталась угадать по его глазам, почувствовал ли он легкий трепет, которым в ее животе показал свое присутствие ребенок в эту минуту. Ощутил ли он это неуловимое движение, как часто любил гладить через натянувшуюся кожу живота жены маленькие пяточки Лиззи, которая весьма заметно давала о себе знать на последних месяцах тягости Анны? Она вспомнила прикосновение его губ к своему раздутому, словно барабан, животу и не могла сдержать таинственной улыбки, скользнувшей по губам.
— Ты выглядишь по-особому, когда так улыбаешься, — прошептал Андрей ей в ухо. — И при виде этой улыбки появляется желание утащить тебя за балдахин, чтобы там, в темноте, под пытками открыла, что за мысли в голове твоей нынче…
— Под пытками? — переспросила Анна.
— М-м-м, — промычал Андрей, проводя губами от уха вниз по линии шеи. — Жестокими… немилосердными пытками…
— Если это будут те, которым я подверглась прошлой ночью, то вынуждена разочаровать, быть может, тебя — я вовсе не испугана, а жду их с нетерпением, — парировала Анна, несколько разочарованная, что они не могут остаться в этой комнате наедине, чтобы встретить вдвоем первую ночь спешащего в Милорадово 1819 года.
Что нужно уже выходить рука об руку в залу, где вскоре будут собираться приглашенные в имение на праздники гости и провести с ними несколько часов почти до самого рассвета, пока н настанет тот миг, когда можно будет вернуться в эти покои и скрыться от всего мира вдвоем за занавесями балдахина кровати.
— Тогда мне придется придумать новые, чтобы ожидание их было несколько иным, — обжег своим дыханием ее кожу Андрей, и у Анны даже мурашки побежали по спине от предчувствия того, что может случиться по истечении нескольких часов.
— Надеюсь, это обещание…
— Определенно… и разве может быть иначе, mon ange?
Да, она знала, что непременно случится так, как он сказал. Она безоговорочно в них верила. Потому что это были его слова. И его обещания. Потому что это был он.
Да, именно потому что это был он…