Ничего не попишешь, Господь задумал этот мир, как диалог противоположностей, целое в непрерывном взаимодействии (отталкивании) половинок существование, как процесс выбора, бытие в прохождении между Сциллой и Харибдой.
Гению скульптора противостоит плотность мрамора, а глаз художника вынужден отмерять пропорции на пустоте холста, композитор ищет звучание в тишине и безмолвии, а плотнику в ответственный момент попадается под руку ржавый гвоздь.
Солдатская доля проста и заманчива – мозоли на ступнях, ложка холодной каши на завтрак, что был вчера, размазанная тонким слоем по желудку, да верный глаз ворога, сытый и согретый. Сидит, поди, вон в тех кустах у дороги, палец на курке у такого не дрогнет. Раздастся хлопок, и не станет вояки, оттого-то интендант, умудренный военной наукой и жизненной статистикой, вдоволь не кормит: чего продукты переводить, а уж коли останется жив солдатик – молодец, на тебе еще ложку каши…
Именно такой бедолага, худющий, изможденный, но довольный тем, что все еще жив, пылил не спеша по дороге, прямехонько с войны, а которой по счету – он давно сбился, и двигался солдат прямиком на войну, что пока не началась, но вот-вот должна была. Хотя, по правде сказать, не солдат он был вовсе, а простой деревенский плотник, и кто знавал его в лицо, именовали нашего героя Иисусом.
Каждый прожитый год добавлял ему бессмертия, а каждая пройденная им война – удивления, потому как род человеческий желал уничтожать себя беспрестанно и самозабвенно, несмотря на все уговоры Плотника-Иисуса не делать этого (даже во имя Христа, а такие побоища были на его памяти и отличались особыми излишествами в кровопролитии), а обратить кипящую в венах энергию на осмысление Слова Божьего с последующим претворением Святых Идеалов в жизнь.
Между мордобоями, украшенными хоругвями, расшитыми золотом, и бравурными звуками фанфар, укрепляющих дух и шаг марширующих на погибель, выстроенных в шеренги вооруженных людей, Иисус занимался плотницким ремеслом. Покончив с гробами, которые требовались в неисчислимом количестве после окончания «ярких» побед, он переключался на столы и стулья для пиршеств, а затем начинал мастерить люльки для младенцев, будущих солдат и генералов.
Пока стружка сползала с дубовых и осиновых «спин», а долото выискивало нужные пути в липовых телах, Иисус не забывал нести Слово, что передал ему Отец, вкладывая звучание его и в уши живых, и в память ушедших.
Вот и теперь, в который раз возвращаясь с очередного «позора человеков», Иисус, в белой накидке (он всегда ходил на войну в белом) и терновом венце на челе, направлялся к видневшейся за рекой деревеньке, точно зная о пустующей там мастерской местного плотника (бедняга умер на руках Иисуса месяц назад по причине пробитой селезенки, большой кровопотери и отсутствия медицинского персонала на поле боя). Дорога, доселе ведшая себя спокойно, вдруг резко свалилась к высокому песчаному берегу, но, не найдя поблизости подходящего брода, подчинившись неизбежности, уводила вниз по течению мили на три, чтобы там, форсировав водную преграду по старому, скрипящему настилу, вернуться обратно, к приземистым глинобитным домишкам.
Плотник, обученный хождению по воде, не собирался терять время, даже полностью осознавая его бесконечность, и, смело свернув с пыльной дороги, едва касаясь травы, густо сдобренной чертополохом и душицей, вприпрыжку сбежал к реке. По щиколотку в воде, у самого берега, засучив рукава и задрав полы накидки, расправлял спутанные сети Рыбак.
– Здравствуй, Андрей, – дружелюбно произнес Иисус.
Рыбак вздрогнул от неожиданности (плотник появился бесшумно, словно и не ступал по земле вовсе) и поднял глаза на незнакомца: – Знаешь меня?
Иисус задумчиво попробовал большим пальцем ноги воду и не сразу ответил:
– Нет, но имя твое попадается всякий раз на моем послевоенном пути.
Запихнув ступню в сандалию, он добавил:
– Все первозванные были Андреями.
– А куда зовешь-то? – спросил Рыбак, потихоньку растягивая сети на глубину.
Иисус знал все вопросы наизусть, ответы на них также не менялись многие циклы (поначалу Плотник пытался быть оригинальным, но со временем осознал, что все Пути, во что ни облачай рассказы об их одолении, приводят в один Центр, к чему тогда ходить вокруг да около).
– В Жизнь, Андрей, – вздохнул устало и обыденно Иисус. – В жизнь Вечную.
Рыбак к тому времени перебрался на другой берег и закрепил сеть. Выжимая намокшие одежды, он (традиционно для Плотника) произнес:
– Зачем мне жизнь вечная, я устал бороться и с этой?