Володя Смолов пришёл к нам с фронта коммунистом. Остальные вожатые были пока только ещё комсомольцами. Но вот однажды Володя Дорохин сообщил нам:
— В партию вступаю. Гурий Григорьевич рекомендацию даёт.
Потом Тося сказала с торжественной интонацией: «Эвакуации затянули мой кандидатский стаж. Но теперь Гурий Григорьевич дает мне рекомендацию для вступления в члены партии».
Было такое коротенькое время, когда из нас троих довоенных вожатых я одна оставалась комсомолкой. Теперь-то я очень хорошо понимала, как много надо пережить, передумать и перечувствовать, во многом преодолеть себя, чтобы стать коммунистом. Но недалек был уже день, когда и меня вызвал к себе Гурий Григорьевич:
— Я думаю, что тебе надо вступать в партию.
— Вы так думаете? Но вы же знаете, я до войны плохо была подготовлена теоретически, в войну и вовсе некогда было. Опять же паспорт без прописки…
— При чём тут паспорт? Готовься. Читай, отрывай время от сна, что же делать, если нет сейчас у нас здесь университетов, и свободного часу нет. Рекомендацию я тебе дам.
В апреле 1944 года — почти четыре года спустя после того, как я самоуверенно заявила в Нарвском горкоме партии, что не хочу в комсомол, так как считаю себя созревшей для партии — Смоленским райкомом ВКП (6) Алтайского края я была принята кандидатом в члены ВКП (б), а в, июне 1945 в Таллинском горкоме ВКП (б) получила партийный билет. И так как поверхностная нахватанность в области марксистской теории не удовлетворяла меня саму, тут же поступила учиться в Высшую партийную школу.
Приём в кандидаты в Смоленском райкоме был типичным для тыла: секретари райкома с фронтовыми ранениями, ожидающие приема — только женщины. В душе — смесь грусти и надежд, серьезное понимание ответственности.
Толя Пампу уехал от нас в военное училище, после окончания которого ушёл на фронт. Некоторое время в нашей алтайской жизни мы оставались втроём: Володя, Тося и я, и, конечно, наши помощники из старших ребят. А пионеров у нас было триста… Потом появилась высокая тоненькая девушка, своим «цивильным» видом сильно отличавшаяся от нас, всегда одетых в бушлаты и лыжные костюмы: на ней была узкая юбка, меховой жакет с поднятым от сибирских ветров большим воротником, красивый, ажурной вязки, белоснежный шерстяной платок. Она представилась:
— Анастасия Бурыкина, короче — Тася. Студентка второго курса Томского университета. Университет оставила, потому что надо работать, а ещё потому что прослышала: в Белокурихе — Артек, а я здешняя. Если вы возьмёте меня к себе, то думаю, что работа в Артеке станет моим университетом.
Даже если бы Тася и не произнесла нам таких высоких слов, мы её не просто взяли бы, а «с руками оторвали» — так были нужны нам вожатые. Тася к тому же оказалась милым человеком. К работе она приступила сразу: сбросила свой роскошный платок, и по плечам разлетелись столь же роскошные волосы, она поулыбалась нам и спросила — с чего начинать? Володя подозрительно посмотрел на неё, мрачно ответил «начнём сначала», и мы принялись в очередной раз разделять ребят, так сказать, «разукрупнять» некую организованную пионерскую единицу, по старой привычке именовавшуюся «отрядом», хотя на самом деле это были четыре отряда под руководством одного вожатого. Среди ребят, как уже бывало в подобных случаях, началось недовольство, прибывали делегации с просьбой — не переводить от «своего» вожатого, мальчишки были мрачны, девицы сморкались, и в таком духе. Мы-то к этому уже вполне привыкли, Тася же сначала обиделась: «что за капризы? — а потом пала духом, — да они же меня никогда не полюбят!»
Оставим в стороне споры — требует ли особого призвания работа пионервожатого, или, может быть, достаточно любви к детям да знания навыков в общении с детьми, умения не только развлекать их, но и воспитывать то, чему не на каждом уроке учат: гражданственность. Вполне возможно, что хороший профессионализм может заменить призвание. Главное же — работу с детьми нельзя оказёнивать.
— Захочешь, так полюбят, — без особых церемоний заявил. Володя, и Тася приняла отряд. Затребовала планы и стала ходить к нам на сборы — училась. Курсы пионервожатых и до войны были, и нынче есть повсюду. Есть и превосходная двухгодичная школа вожатых в Артеке — «высший пилотаж» пионерской работы.
Но я-то попала в Артек без всякой подготовки, потому что мой Таллинский Педагогиум мне в смысле пионерской работы ничего не дал и не мог, естественно, дате. Моей высшей школой были Володя и Тося. Володя особо не рассказывал, где, как и чему обучали его, у него было простое правило: «делай как я». А теперь не расспросишь — мы даже родственников Володиных в Москве не нашли… Зато у меня есть три тетради Тосиных воспоминаний — о жизни ее семьи, о детстве, о том, как она стала вожатой.
«…В конце апреля 1935 года, — пишет Тося, — меня пригласили в отдел пионеров райкома комсомола и предложили пойти работать пионервожатой в школу. Я не согласилась — чувствовала себя неподготовленной. Тогда мне предложили поехать на Всесоюзные курсы пионервожатых и комсомольских работников при ЦК ВЛКСМ — курсы работали в то время в Одессе. Это предложение я, конечно, приняла с радостью. Молодежь на курсах была особая, как мы тогда говорили — „с комсомольским огоньком“. Преподавали у нас учителя, известные пионервожатые страны, затейники, физкультурники. Учить они умели великолепно! Не имея особого слуха и голоса, я тем не менее научилась петь. И, конечно, танцевать — современные, народные и даже бальные танцы. Рисовать. Строить модели планеров. Прыгать и бегать. Играть в шахматы, шашки и домино. Решать и составлять ребусы и шарады. Зажигать сырой костер с одной спички. Сдала нормы ГТО. На все это потребовалось полгода — уже в декабре я стала работать старшей вожатой в одной из школ города Ржева».
Эти строки, написанные красивым круглым Тосиным почерком, я перепечатала на машинке и восхитилась: Тося есть Тося — все свое замечательное мастерство вожатой уложила в полстранички машинописного текста.
Сейчас, когда пишу, мне остро жаль, что к началу моей работы в Артеке я плохо пела, кроме модных тогда танго и фокстрота ничего не умела танцевать, не имела представления о нормах ГТО, панически боялась шахматной доски и не знала, как подступиться к сборке моделей планеров… Ох, трудно мне было без этих простых пионерских умений, надо было ловко выкручиваться, чтобы ребята не заметили моего неумения, и я выкручивалась, подражая Володе и Тосе. Но как необходимы эти простые умения каждому, кто берется за пионерскую работу! Конечно, дело еще и в том, что их приобрела и применила в работе Тося — прирожденный пионервожатый.
Впрочем, я тогда тоже кое-что умела. Помнила много стихов и вечерами читала их ребятам, любила организовывать литературные вечера и однажды инсценировала и поставила с Мулей и Беней Некрашиусом «Хирургию» Чехова. Это была презанятная «Хирургия»! Муля и Беня — с эстонским и литовским акцентом с комическим трудом произносили слова вроде «согрешихом» и «беззаконовахом». Внешне оба были как будто специально созданы для фельдшера Курятина и дьячка Вонмигласова. И я, как режиссер, была собой довольна — во всяком случае, на репетициях мы втроем хохотали до слез. Зрители были менее довольны, но тоже смеялись, хотя и не до слез. И определенный успех у нас был.
Кроме того, я умела организовывать природоведческие экскурсии; делать гербарии, собирать и определять камни. Вечерами рассказывала ребятам прочитанные в детстве книги — это особенно помогало во время переездов, когда не было библиотеки. Рассказывала сказки, после которых о скором сне не могло быть и речи, а ясные детские сновидения наполнялись привидениями и черными монахами: это я, как выяснилось из их теперешних писем, воссоздавала по памяти (и ох, боюсь, напридумывала) легенды и предания старой Нарвы, которые ребятам почему-то особенно нравились.
И ещё: будучи совершенно неспортивной, я каким-то образом ухитрялась организовывать зажигательные спортивные соревнования и весьма им сопереживала, или попросту говоря, «болела» за свой отряд, за свой веселый и озорной, в возрасте от 12 до 13 лет «вавилон», в котором дружно смешались «народы» — русские, эстонцы, литовцы, латыши, украинцы, белорусы, молдаване, евреи.