– Нет, это любопытство женское.
– Женское любопытство удовлетворить всегда готов, – несмотря на сложную дорожную ситуацию, Никита повернулся к Ане и подмигнул.
– Вы так хорошо сказали про маму…
– Да, моя мама… моя мама, – он проговорил это тихо-тихо, как сокровенную молитву. – Я еще не нашел женщину, которая изначально признала бы, что моя мама – это главное, а она только вторая женщина для меня.
– Любой женщине это признать почти невозможно, – ответила Аня.
– Вот поэтому я до сих пор не женат. У меня было много женщин, но никогда не было жены. Может, уже и не будет… Куда вот прет?! Сидел бы дома, старый хрен! Накупят ржавых консервных банок и лезут! «Пятерочники»…
– Если вы догадались, что я у вас хочу спросить, почему же молчите?
– Вы по поводу нашего сходства с Иеронимом? Поверите ли, Анечка, я никогда не унизил мать таким вопросом. Я никогда не спрашивал ее об этом и никогда не спрошу. Она сама мне расскажет, если сочтет нужным… Моя мама. Но я точно знаю, что они с Василием Ивановичем были знакомы. Она принесла ему мои детские рисунки, а он признал во мне талант художника и рекомендовал серьезно заняться рисованием. Об этом мне уже Лонгин рассказал.
– Ваша мама сейчас на пенсии?
– Сидит дома и счастлива этим. Говорит, что всю жизнь мечтала о пенсии, чтобы читать, смотреть телевизор, ходить по музеям, гулять в парках. Она любит пораньше уехать в Павловский парк, посетить два-три любимых места, не больше, а потом просидеть весь день с книгой на скамеечке над Славянкой. Я потом за ней заезжаю…
Аня видела, как улыбка надолго застыла на лице Фасонова.
– Если бы не мама, я наделал бы в жизни много такого, что было бы приятно мне и больно другим. Да я и так не особенно уж церемонюсь с людишками… Вот для этого козла, наверное, написаны другие правила дорожного движения! Где бы их прочитать?! Что смотришь, слоняра! Дай, говорю, твои правила почитать. Хорошие у тебя правила!.. Я бы вас, Анечка, обязательно соблазнил, если бы захотел, – сказал вдруг Фасонов. – Вы бы обязательно стали моей любовницей. Сто процентов! Я бы сейчас вез вас не в тихое кафе с ненавязчивой музыкой и хорошей кухней, а в самый изысканный притон, где программа никогда не повторяется…
– Никита! – закричала Аня, – Что вы такое говорите?! Что вы вообще себе позволяете?! Остановите машину…
– Успокойтесь, Анечка, – Фасонов сказал так добродушно, что Аня действительно успокоилась. – Моя мама видела вас на фотографии, на свадебной фотографии. Вы ей очень понравились. Она сказала, что у вас не только замечательная внешность, но и светлая душа. Мама сказала, что такую девочку хочется усадить рядышком, приобнять, накрыть шалью и оберегать… Разве я могу после этого причинить вам зло, Анечка?
– Никита, а вы могли бы называть меня как-нибудь иначе? Анечкой меня называл Пафнутьев…
– Понимаю. О мертвых, конечно, ничего, но все-таки какой подлец… Вот имя осквернил своим ртом поганым! Давайте я буду называть вас Аннушка. Годится?
– Годится, – кивнула Аня.
Она ожидала, что Фасонов привезет ее в какой-нибудь шикарный ресторан, но они заняли столик на двоих в скромном, но уютном кафе недалеко от Литейного проспекта, на одной из тихих перпендикулярных ему улочек, названия которых Аня постоянно путала. Полтора года назад полный мужчина с ярко выраженной кавказской внешностью задумчиво ходил по запущенным административным помещениям и никак не мог решиться на их покупку. Ему хотелось видеть в своем кафе единый зал, а планировка и несущие перекрытия навязывали ему какие-то комнатушки. Но уж очень нравились кавказцу месторасположение и цена… Зато теперь у посетителей кафе всегда была полная иллюзия, что они здесь почти одни.
– Давайте будем есть салаты, – предложила Аня. – Давно хотела взять побольше разных салатов и пробовать, пробовать… Все как-то не получалось.
– А давайте! – согласился Никита. – А там посмотрим.
– Это вы посмотрите, а с меня хватит салатов.
– Не зарекайтесь, Аннушка, здесь прекрасно готовят… Аннушка, – Никита взвесил на слух новое слово. – Хорошо звучит! Аннушка уже разлила подсолнечное масло… А вам не кажется, что это вы подлили масла в огонь всей этой истории?
– Вы хотите сказать, что я стала виновницей убийства Вилена Сергеевича?
– Нет, совсем нет, – Фасонов положил вилку, чтобы замахать руками. – Я слышал от скульптора Морошко про случай в Комарово, когда Йорик искупал будущего покойника в пруду. Он, правда, домогался вас?.. Не отвечайте, не надо. Купанием в болотной водице эта история исчерпывается. Я в этом уверен… Убийство Пафнутьева – дело более сложное.
– Значит, вы думаете, что убил не Иероним?
– Убить мог кто угодно, – ответил Фасонов, протыкая вилкой какой-то грибок вместе с листом петрушки. – Иероним тоже мог убить. Другое дело, кто устроил это убийство.
– Вы имеете в виду схему «заказчик – исполнитель»?
– Скорее всего, мы здесь столкнулись с другим, – Никита прикончил уже два салата и с аппетитом взялся за третий. – Организатор – слепое орудие. В этой системе, возможно, нашлось место и бедному Йорику.
– А мне? – спросила Аня. – Вы же сказали, что это я подлила огонь в масло всей этой истории?
– Вы – ангел, Аннушка, – ответил Никита Фасонов, вытирая рот белоснежной, как крыло ангела, салфеткой. – Без вас все это длилось бы и длилось. Иероним мучился и страдал, но делал бы свою, вернее, порученную ему работу. Пафнутьев обделывал бы свои подлые делишки, придумывал новые схемы. Тамара Леонидовна, как царица-ночь, покрывала бы всех своим черным плащом… Все шло бы своим чередом. Но появились вы. А в вашем присутствии это долго происходить не могло. Нельзя бесконечно грешить в присутствии ангела, Аннушка. Хотите выпить? Тогда пить? «Боржоми» или сок? Все их схемы, уверен, были безупречны, математически точны. Но разве для ангела существуют правила арифметики?
– Ангелы – двоечники? – удивилась Аня.
– Вот именно! – обрадовался Никита. – Они – второгодники. Для них не существует строгих правил, жесткой логики, непробиваемых стен. А рядом с ними буксуют совершенные механизмы, дают сбой всеобщие законы… Они это почувствовали, они забеспокоились. Кто им мешает? Суетливый, импульсивный Иероним? Нет. Он такой же управляемый, как и раньше. Кто-то другой, более могучий, более высокого полета…
– Ну, вы скажете тоже! – попробовала возмутиться девушка.
– Не спорьте, Аннушка, с художником. Это бесполезно. Они обнаружили вас. Они вас вычислили. Пафнутьев бросился за вами ухаживать почти на виду у мужа. Мачеха засуетилась, забегала в красном платье… Словом, все их создания, вся их Вавилонская башня рухнула. Разрушитель – вы, Аннушка. Что же теперь будет?
– Вот и я вас хотела спросить: что же теперь будет?
– Сейчас, наверное, идет охота на Иеронима, а потом начнется охота на вас. Вам угрожает смертельная опасность, по-моему, – спокойным голосом сказал Фасонов. – Моя мама… Моя мама все правильно сказала. Вас нужно оберегать, лелеять. Теперь вы поняли, почему я специально искал вас, приехал к университету и ждал целый час?
– Спасибо вам, Никита, за заботу.
– Не благодарите меня пока, – остановил ее Фасонов. – Это только начало. Я предлагаю вам уехать за границу. Вы были в Европе, Америке?.. Как! Неужели Иероним ни разу не вывез вас за пределы единой, нерушимой? Вот жлоб! Извините меня, Аннушка, хоть это и правда. У меня даже все слова куда-то пропали от этого. Такую женщину держать, можно сказать, взаперти. Разве он не понимал, как бы вы смотрелись на улицах Парижа, как заиграла бы ваша красота после поездки в Италию? Какая бестолочь ваш благоверный! Тем более, мы поедем с вами, куда вы пожелаете, куда мечтали…
– Постойте, Никита, мы поедем с вами вдвоем? – догадалась, наконец, Аня.
– Вам же нужен сопровождающий и вообще, – пробубнил Фасонов.
– Что вообще? Вы будете вести себя как джентльмен?
– Еще чего! – почти закричал Фасонов. – Зачем я буду вас обманывать? Мы взрослые люди. Я напоминаю вам вашего мужа, вы – женщина моей мечты… Все. На этом все условности кончаются. Мы – свободные путешественники, без рюкзаков условностей и морали…