Выбрать главу

От Ницше, ненавидевшего «рабскую» «мораль сострадания»[127], Бердяева отличает природная жалостливость, с которой он, «аристократ духа» и противник лукавого гуманизма Великого Инквизитора, в философии вел борьбу. Но вот, рассказы Бердяева о его дружбе с мужиком – богоискателем Акимушкой, также о переживаниях в связи со смертью любимого кота Мури – едва ли не самые эезистенциально – пронзительные в «Самопознании» и, может, вернее доносят до читателя существо его воззрения, чем, скажем, учение об Ungrund’е. Впрочем, втайне и Ницше был крайне жалостлив. Не надо забывать – тот, кто не все лады повторял, что слабые должны погибнуть и «им должно еще помочь в этом»[128], сам погиб от муки жалости: удар, лишивший Ницше рассудка, настиг его при виде избиения лошади[129]. Со своим состраданием Ницше боролся, зная, насколько оно болезненно и разрушительно.

К Рудольфу Штейнеру у Бердяева также было двойственное отношение: страстный интерес выражался в притяжении – отталкивании. Оба – основатель антропософии, которого его ученики считали великим посвященным, и русский экзистенциалист были гностиками. Оба среди ранних трудов имели книги с одинаковым названием «Философия свободы». Правда, Бердяев относительно труда Штейнера говорил, что никакой свободы там нет, нет ее – как нет и творчества, смысла, духа, Бога – и в системе Штейнера в целом. Свое учение о человеке – творце Бердяев называл антроподицеей: сущностью своей эпохи он считал зарождение «религии человека», усмотрение в Антропосе Божественного Лица[130]. Но вот в антропософии Штейнера человека, как цельной и неповторимой личности, Бердяев не находил. Причина неприятия Бердяевым – не то что феномена Штейнера в целом, но его методологии[131], – в том, что Штейнер к явлениям духового мира подходил как к предметам мира физического, рассматривая их в качестве объектов духовного опыта посвященных. Штейнер ориентировался на современное ему сознание, сформированное позитивным естествознанием, и называл свой оккультизм «духовной наукой». Но это было обставлено у Штейнера множеством оговорок: ведь духовный мир в принципе не то, что мир физический. И со временем, утверждал Штейнер, по мере эволюционного изменения сознания человека, антропософия отойдет от подражания естественным наукам. Однако уподобление сферы духа «миру объектов», подлежащего, по Бердяеву, уничтожению, коробило этого принципиального субъективиста и отвращало от Штейнера. Бердяев надеялся обрести универсум и Бога в глубинах души. Штейнер же учил наблюдать определенные материальные предметы, сочетая с размышлением зрительный опыт. Подобные медитации должны были привести к ви́дению тонких оболочек, аур вещей; предполагалось, что этот тренинг развивает высшие органы человека, обыкновенно находящиеся в латентном состоянии. Штейнер считал образцом для себя опыты Гёте, чье естествознание отклонилось от научного mainstream’а – математизированной науки. Бердяев же ценил в Гёте умение из времени выйти в вечность (фаустианское «остановись, мгновение»), несущее просветление сознанию[132]. Штейнер, как духовный исследователь, был созерцателем объективного мира; Бердяев познанием считал создание субъектом своего предмета. Бердяев не сознавал, что опыт Штейнера особой природы – внешне – внутренний; он не практиковал антропософских медитаций, считая, что имеет «посвящение» от Бога. Бердяев противостоял Штейнеру как представитель другого духовного пути, как посвященный – посвященному в иное «таинство».

вернуться

127

См. «К генеалогии морали».

вернуться

128

Ницше Ф. Антихрист. Проклятие христианству. Указ. изд. С. 633.

вернуться

129

С Ницше в Генуе случилось то, что увидел во сне Раскольников, – это многократно отмечалось исследователями.

вернуться

130

См.: Бердяев Н. А. Смысл творчества. С. 261.

вернуться

131

Ее философского аспекта. Бердяев справедливо полагал, что антропософия требует от ее адепта еще более безоглядной веры, нежели учение Церкви.

вернуться

132

На мой взгляд, Бердяев мечтал о сатори дзэн-буддизма.