— Ну, спасибо, Рейн!
— Да меня буквально тошнит! Меня укачало на том дурацком корабле!
Нет, дело было не в корабле.
— Самое ужасное то, что вы творили все эти безобразия, не потрудившись снять форменные галстуки! И полюбуйтесь теперь на первые полосы! — прогромыхал ректор, потрясая в воздухе свежей газетой. — Ваши лица в кадр не попали, все размыто, за это, надо думать, стоить похвалить опять же господина Флорианского, теперь академия должна пяти редакциям новое оборудование, спасибо, хоть не новых репортеров, зато галстуки! Вам сколько раз говорили, собрались драться, стреляться…
Дорогу в неположенном месте переходить — добавила я про себя.
— Снимите вы галстуки, чтобы не позорить академию! И что? Что, я вас спрашиваю? А вот, полюбуйтесь! Форменные галстуки крупным планом! Как я должен объяснять это императору?
Ой, я вас умоляю, это ведь даже не в первой десятке того, что вам придется ему объяснять.
И для начала — я бы хотела, чтобы кто-то кое-что объяснил нам.
Все это время я смотрела в окно, я смотрела по сторонам, я разглядывала цветочные горшки на подоконниках. Ивар Белобровый не сказал, зачем призыватель отправил их в академию, почему за ними следила тень, но сейчас мне казалось, что я как никогда близка к разгадке.
Тут и там среди цветов, которые всегда украшали клумбы и окна — проглядывались кроваво-алые листья мрачного молочая.
Источая слабый, едва уловимый аромат, на который так жаловалась Евжена, и которого совершенно не ощущала я — в чем они хотели всех убедить?
— Надя, — позвала я. — Помнишь, ты сказала, что видела тех, кто похитил Гордея?
— Да, — она недоуменно подняла на меня большие глаза. — Они еще спросили меня, спросили… они спросили, который час. Я очень удивилась.
— И ты ответила?
— Нет, у меня не было часов с собой, а мы были не в холле, на лестнице…
— В чем дело? — спросил Гордей.
Может, он и не блистал по части человеческих качеств, но в наблюдательности ему было не отказать.
— Парсийцы сказали, что смогли проникнуть в академию, потому что их присутствие скрывали чары призывателя. Ты не смог разглядеть их, даже когда они напали на тебя. На пристани мы увидели их только потому, что они сами этого хотели. Но в академии… Зачем им это? Для чего показываться перед Надей? Она ведь могла испугаться и позвать кого-то.
Очень явно повис вопрос — так почему не позвала.
Но я не на это хотела обратить внимание.
— Так как, — я снова перевела пристальный взгляд на Надю, — ты смогла разглядеть их сквозь чары?
— Я не знаю, — прошептала она.
Пока я говорила, ее голова постепенно опускалась, и сейчас за длинными рыжими волосами было практически не разглядеть ее лица.
— Это очень хороший вопрос, госпожа Глинская, — отметил ректор. — Вы точно их видели?
— Да, но я не знаю, как, — пробормотала она.
— Может быть, при вас был какой-нибудь артефакт?
Надя вскинула голову.
— Я правда не знаю, — расстроенно сказала она.
И именно этим она ответила на вопрос.
Вернее — ее глаза.
От природы они были светло-карими, немного светлее, чем у Гордея, с янтарными прожилками, но сейчас их радужка окрасилась в красный, зрачок пропал, словно вместо глаз у нее были два драгоценных рубина, они даже сверкали и переливались, как будто солнце играло на гранях, как будто так причудливо преломлялся свет.
Взгляды всех присутствующих были прикованы к ней.
Потому что все мы раньше уже видели такие глаза.
У Чеслава Змеева.
Это был знаменитый самоцветный взгляд, способный видеть сквозь любые чары.
Я всегда думала, что когда главная героиня заявит о себе, сейчас, когда я не преследовала Илариона, когда у меня была любящая семья, когда у меня были друзья, когда моя репутация была не хуже и не лучше, чем у других, никаких громких скандалов, разве что немного суеты и слухов, я думала, что когда это наконец-то произойдет — я обрадуюсь.
Но сейчас я не ощущала ничего, кроме беспокойства.
Потому что это было неправильно.
Самоцветный взгляд просыпался у Змеевых в моменты смертельной опасности, он служил последним средством спасения жизни пользователя дара. Никого бы не удивило, окажись он у Нади. Она ведь только чудом осталась жива в детстве.
Вот только в оригинальном романе у Надежды Змеевой никогда не было самоцветных глаз. Способность могла проснуться, а могла и нет, и у нее не проснулась.