— Эй, ты, — не растерявшись цесаревич ткнул пальцем в проходящего мимо парня, от потрясения бедняга едва не подавился тарталеткой, — представь мне барышню.
— О, ну, это, — путаясь и во все глаза уставившись на меня начал тот, — это…
Он явно напрягал память, пытаясь вспомнить, кто я, но шансов у него просто не было.
— Барышня Флорианская, — любезно подсказал цесаревич.
— Это барышня Флор-
— Живее! Барышня Флорианская, Дафна Михайловна!
— Это барышня Флорианская! Дафна Михайловна, Ваше Высочество! — едва ли не плача заорал несчастный на весь зал и немедленно сжался от осознания того, что в общем и целом это можно было расценить как то, что он орал на цесаревича. — Можно, можно я теперь пойду?
— Свободен, — любезно разрешил цесаревич.
— Что ж, — следом он наградил меня дружелюбной улыбкой, его глаза буквально сияли, словно только ради меня одной он посетил это занимательное мероприятие, — теперь, когда мы знакомы, — он поклонился, подавая мне руку и для верности прокашлялся, — позвольте пригласить вас на первый танец.
Это шутка какая-то?
Я же точно помню, что в романе эта сцена выглядела в точности до наоборот.
Мне хотелось сказать — бабулю свою пригласи.
Молчи!
Лучше уж упасть в обморок.
Я же не разобью себе голову в процессе, да?
— Барышня занята! — рявкнул прямо мне в ухо подошедший со спины Платон. — Первый танец с барышней танцую я.
Несколько женских голосов издали протяжные стоны разочарования.
Вокруг нас медленно образовывалось пустое пространство.
Ну, конечно.
Танцы — это скучно.
Драка — куда веселее.
— Я не могу заставлять барышню отказываться от своего слова, — невозмутимо сказал цесаревич, хотя весь его вид заставлял усомниться в этом утверждении. — Дафна Михайловна, приглашаю вас на второй танец.
— Второй танец она тоже танцует со мной.
— Третий?
— Она танцует все танцы со мной!
Иларион распрямился и скрестил руки на груди.
Он прищурился и поджал губы.
Он походил на обиженного щенка которого Платон от души пнул ботинком. Со скидкой на то, что настоящего щенка Платон бы не пнул ни за что в жизни, разумеется.
— Может, ты дашь барышне самой высказаться? — возмутился цесаревич.
Да ладно, я пока со всем согласна.
— Тебя нет в танцевальной книге. Исчезни! — отмахнулся Платон.
— Да ты вообще соображаешь, с кем разговариваешь?
— С ос-
Знаете, бывают такие моменты, обычно их показывают в кино. Кухня, стол и — стакан, который летит с этого стола, чтобы разбиться на сотню осколков. Если вы когда-нибудь роняли на пол закаленное стекло, то знаете — собирать это все потом просто ад, да еще и собрать удается не все.
Кажется, ты убрался, подмел, но потом еще долго ловишь блеск крохотных стеклянных пылинок то тут, то там.
Момент о котором я говорю — это момент, когда вы успеваете поймать стакан в полете.
Я никогда не была особенно ловкой, но, кажется, со словами у меня все же выходило чуть лучше, чем с вещами.
Я быстро сообразила, что сейчас ляпнет Платон.
Граф же просил тебя — только не в лицо!
— Ой-ей-ей, — причитая и припадая на одну ногу, я схватилась за Платона, вынуждая его заткнуться. — Кажется, я натерла ногу. Боюсь, теперь у меня не выйдет присоединиться к танцам. Как жаль.
— Чего я не понял, так это почему ты по-прежнему топчешься возле нас, — недовольно сказал Платон.
Стремясь отделаться от цесаревича я так вошла в роль, что к концу импровизированного представления он уже порывался позвать доктора. К счастью, мне удалось убедить и его, и Платона, что какая-то мозоль не стоит такого шума. Вдоль стен располагались диванчики, на которых можно было передохнуть, и мы с Платоном пришли к некоему молчаливому телепатическому соглашению о том, что бал лучше всего переждать там.
Почему того же мнения придерживался цесаревич — загадка.
— Тебе лучше? — обратился он ко мне, полностью игнорируя Платона. — Может, все-таки позвать доктора? Или ректора? Он как-то накладывал чары исцеления на меня, — восторженно продолжил он, — он очень неплох!
Я едва не прыснула со смеху.
То-то обрадуется ректор, когда цесаревич примется на весь зал орать, что тот должен немедленно бросить все свои дела, чтобы налепить пластырь какой-то первокурснице.
И ведь бросит же.
Цесаревич всё-таки попросил.
— Спасибо, Ваше Высочество, не стоит.
— Ты такая милая, — просиял цесаревич, усиливая внешнее сходство со щенком, клянусь, будь у него хвост, он бы принялся вилять им. Я никак не могла взять в толк, чем именно он так раздражал Платона. Вполне безобидный парень. Можно спокойно выдохнуть и вообще забыть о нем.