— Заткнись, если не хочешь привлечь любопытное отродье, — говорит Хейз, темп его дыхания меняется по мере освобождения из штанов.
Из-за своего страха я совсем забыла про Амелию. Его фраза отрезвляет меня, и я призываю все силы, чтобы не закричать, когда он хватает мою вторую руку и тоже заводит ее за спину. Когда он оборачивает мои пальцы вокруг своей эрекции, меня пронзает отвращение. Он испускает глубокий стон и прижимается к моей заднице.
Желчь поднимается по моему горлу, и я давлюсь. Пытаюсь вырвать свою руку, но его пальцы сжаты вокруг моих, держа член в тисках.
— Даже не думай останавливаться, — предупреждает он, сильнее вдалбливаясь бедрами, и глубоко стонет.
Все, что мне остается — это лежать там, пока ублюдок использует мою руку, чтобы дрочить на мою обтянутую джинсами задницу. Когда он кончает, он шлепает меня, а потом втирает свою сперму в джинсы на ягодицах и между моих ног. Схватив меня между ног одной рукой, другой он вцепляется в пучок и с силой дергает, пока мое ухо не оказывается настолько близко, что он может с удовлетворением пропыхтеть:
— Думаю, ты идеальна для траха. Жду не дождусь.
Как ни в чем не бывало, Хейс направляется к раковине и смывает сперму с рук, а потом вальяжно идет мимо меня, говоря:
— Вернусь позже. Лучше будь паинькой, Талия.
Как только он выходит, я с силой сжимаю зубы, чтобы не дать ход словам, которые я хочу орать Уолту в уши. В теперешнем состоянии он их все равно не услышит. Тихие слезы орошают мои щеки, пока я поднимаюсь наверх и срываю с себя одежду, запихивая ее в старый магазинный пакет, валявшийся в углу комнаты. Завтра я сожгу ее до последней нитки на алее, и пусть пепел несет мои молитвы. Может кто-нибудь, да услышит. Я слишком пристыжена, чтобы рассказать кому-нибудь, особенно тете.
Я не могу перестать мыться, и вода не достаточно горяча для меня. Я выливаю на себя целую бутылку геля и до ссадин тру свое тело, пытаясь смыть отвратительные воспоминания. Мне хочется остаться в душе навсегда, но я не могу оставлять Амелию одну надолго. Ее шоу почти кончилось.
Загоняя рвущиеся рыдания подальше, я сушу волосы, заплетаю и закалываю их, потом надеваю чистую одежду и спускаюсь вниз. Я сажусь за стол так же, как и раньше, а потом со всей дури бью Уолта в ногу, отчего он падает со стула прямо на покрытый линолеумом пол.
— Че за хрень? — орет он, вскакивая, его кулаки крепко сжаты.
— Ты заснул, — скупо говорю я, указывая карандашом по направлению к стулу, с которого упал Уолт.
Поднявшись на ноги, он с трудом находит равновесие, а потом обвинительным тоном говорит мне, вымещая свое раздражение:
— Моя нога болит так, будто ее кто-то пнул.
Я пожимаю плечами и опускаю глаза в книгу, говоря меж тем язвительным голосом, который прячет рвущуюся наружу ярость.
— Наверное, заснуть на нем было ошибкой. Ты вырубился на стуле, чего еще ты ожидал?
— Следи за своим языком, — огрызается он. Затем Уолт осматривается, и его взгляд останавливается на плите.
— Че случилось с моим тостом и яйцами?
— Ты заснул. Ты подвел меня.
— Папочка! — Амелия с визгом врывается на кухню, зажимая в кулачке рисунок, что мы чуть ранее нарисовали с ней вместе. — Посмотри, что нарисовала Талия. Две Лии! А у тебя в имени есть такие буквы?
Уолт вздрагивает и зажимает руками голову. Я сужаю глаза, искренне надеясь, что ему чертовски больно, однако я совсем не ожидаю, что он с силой толкнет Амелию назад, рыча:
— Заткнись!
Я вскакиваю, чтобы поймать ее, однако я недостаточно быстра. Она выскальзывает из моих пальцев и ударяется головой о стол.
— Какой же ты мудак! — кричу я, склоняясь над Амелией, которая, скорчившись, лежит на полу, а мой живот скручивается от вида капель крови, оставшейся на столе. Я беру ее за подбородок и тяну чуть вверх, и вижу, что голова рассечена.
— Амелия, ты в порядке? Скажи что-нибудь.
Однако она не подает признаков жизни.
— С-сс н-н-ней в-в-се хорошо? — раздается позади меня панический голос Уолта. — Ты же знаешь, что я не хотел этого? Это был несчастный случай.
Моя рука окрашивается теплой кровью, когда я касаюсь ее головы, а потом щек, делая все, чтобы она очнулась.
— Амелия, крошка, с тобой все будет хорошо, — шепчу я, гадая, сколько времени займет у скорой помощи доехать до нашей квартиры. Однако, прикоснувшись к ее груди, я не ощущаю движения, и мое собственное дыхание замирает. С трясущейся рукой я проверяю пульс на сонной артерии. Ничего. Вопль срывается с моих губ, и горящие огнем легкие, наконец, заставляют меня сделать вдох, но мое сердце распадается на куски. Внутри все онемело.