Бухать я не стала. Дала себе слово, что та бутылка вина будет последней, и сдержала обещание. А более крепких напитков мне, честно говоря, не хотелось.
С Артемом я почти не общалась. Так, обменивалась парой сообщений, он порывался приехать, но я говорила, что если хочет спать под дверью — милости просим. Открывать ему мне не хотелось. Потому что я разбиралась в себе.
Блин, это так тяжело. Почему никто не сказал мне, что чувствовать — сложно? Почему в книжках и фильмах так много говорится о том, что влюбленность и привязанность — это нечто прекрасное и заставляет парить под небом, но ни одна, черт бы её побрал, живая душа, не удосужилась рассказать, как вести себя, когда чувствуешь что-то к бабнику-скорпиону?!
Да, это Левин сообщил мне еще в одну из первых своих похабных переписок. Сказал, что это его оправдание на всю жизнь — дескать, из-за звезд он думает о женских прелестях чаще, чем о еде, сне и прочем. Тогда я еще подумала, что отмазочка так себе, гнильцой попахивает. А оно вон как оказалось — действительно, только бабы на уме.
Хотя, сейчас он вроде как исправлялся. Или мне так казалось. Он писал мне — не пошлости, не гадости. Нет, он интересовался моими делами, говорил, что скучает по мне в своей квартире и терпеливо ждет, когда я дам ему шанс.
И мне хотелось, чтобы это было правдой. Но было одно огромное такое «но», размером с дом. Подобную хрень он писал Уваровой. И верить его словам теперь было нельзя.
Как же сложно, оказывается, вернуть чье-то доверие. Помню, мама в детстве как-то сказала мне, что никогда не сможет снова верить человеку на все сто, если он её однажды обманул, даже в мелочи. Типа — простить простит, но осадочек останется. Я тогда посмеялась и сказала, что тот кто решит меня обмануть, просто не переживет того дня, когда я узнаю правду.
Ага, вот тебе и не пережил.
В общем, тяжело было думать обо всем, анализировать, искать варианты и решения. Спала я плохо, ела много. И это сказывалось на организме. Тренировки стали даваться мне тяжелее, и даже родной скалодром стал каким-то противным. Будто он тоже чинил мне препятствия.
А ведь раньше единственным местом, где я чувствовала хоть что-то, не считая родительского дома, был только этот зал. Здесь я находила радость, утешение, энергию и желание жить. Теперь же мне было настолько хреново, что каждая высота давалась с огромным трудом, и я буквально заставляла себя тренироваться. Потому что на трассе все мысли как-то растворялись.
После одной из таких убийственных тренировок, на которой мне пришлось встать в пару с новенькой, потому что ни Юля, ни Олег прийти не смогли, я почувствовала себя еще более хреново. Хотя, казалось бы — куда еще больше?! видимо, сказывалось отсутствие близких, которые хоть как-то встряхивали мою тушку.
Переодевшись, я поняла, что осталась совсем одна. Не только в раздевалке, но и вообще, во всем зале. Ну, кроме Сережи. Собственно, когда он постучал в дверь и попросил поторопиться, я и поняла, что уже минут десять сижу на лавке и пялюсь в одну точку.
— Иду, — чуть хрипло отозвалась я, сглатывая вновь образовавшийся комок.
Тренер приоткрыл дверь и осторожно просунул голову в проем.
— Карина, я капец как устал и буду тебе очень признателен, если ты отпустишь меня домой.
— Да, прости, — кивнула я, закрывая сумку.
— Всё в порядке? — нахмурился вдруг тренер, перешагивая порог комнаты.
А я вдруг с какой-то тоской вспомнила то время, когда он мне нравился. Мне ведь тогда было достаточно малого — видеть его на тренировках, смущать своим флиртом и заставлять смеяться. Сережа не оставался в долгу — тренерская была буквально через стенку, которая была сделана из фанеры. То есть слышимость была отличной. А мы с Юлькой любили после тренировки, пока переодевались, почесать языком. Я никогда не стеснялась в выражениях, и слишком поздно поняла, что Сережа слышит буквально всё, о чем мы говорим. И это давало ему капец какое огромное преимущество. Он со смехом говорил мне потом, что таких слов даже от мужиков не слышал, а мои похождения он вообще называл травлей бедных парней.
И это мне нравилось. Это было легко, непринужденно. Иногда мне хотелось, чтобы он сделал хоть какой-то шаг мне навстречу, но я понимала, что это всё испортит. Потому что он был хороший. А я была плохой. И портить ему жизнь мне совсем не хотелось. Только не его. Да и потом — наслушавшись моих историй, он вряд ли когда-нибудь бы клюнул на меня. Чтобы не стать одной из них.
Но мне было хорошо. Я была даже счастлива. Лучше бы я всё еще любовалась им, заигрывала и доводила его, чем вот это вот всё.