Ему хоть бы хны. Усмехается и нависает надо мной, весь отутюженный до безобразия, ухоженный и сияющий, как стразы сваровски. Знакомый запах жженой сосны вперемешку с зубной пастой ударяет в нос.
Бесит.
Недовольно морщусь и отворачиваюсь в сторону, дабы не пересекаться с ним взглядом. В такую рань мои навыки лжи и самозащиты работают на минимум.
Попробуй удержи тут бастион, когда враг выкатывает все свои козыри.
— Ну давай, скажи, что и сегодня у тебя отгул.
— Не дождешься! Не позволю больше гробить компанию моего отца, — шиплю и вытягиваю руку, указывая на дверь. — Мне нужно десять минут и я готова ехать на работу.
— Сначала мы проводим твоего отца в аэропорт.
Недоуменно оборачиваюсь. Шершнев хмурится и, не говоря больше ни слова, направляется к выходу.
Подрываюсь с места, едва его спина исчезает. Я все еще в шоке от того, как быстро все происходит. Но это не отменяет моей радости. Не удержавшись, подпрыгиваю на месте и смеюсь во все горло.
Облегчение смешивается с эндорфинами и придает сил.
Я действительно укладываюсь в отведенные десять минут, практически забив на макияж. Только увлажняющий крем и тушь. Последнее, чего я хочу — чтобы все сорвалось из-за того, что я долго красилась.
Да и перед кем мне красоваться?
«Большую часть браков разрушает бытовуха».
Почему бы не воспользоваться маминым советом наоборот? Глядишь насмотрится на меня в естественной среде обитания и отвалит.
Только бы папа все выдержал. А я то выстою. Нужно то немного потерпеть.
Из комнаты я вылетаю практически на крыльях. И едва не врезаюсь в широкую грудь, обтянутую белой рубашкой. От столкновение спасают те самые тапки, что мгновенно прирастают к полу.
Вот это сцепление. Резину бы для автомобилей такую делали.
С уважением смотрю на свою бежевую обувь с помпонами. Еще и сидят, как под меня куплены. А у меня размер ноги не самый ходовой для девочек. Сороковой.
Но нашел же где-то.
С подозрением смотрю на Шершнева.
Давно планировал мое порабощение, жук?
Он же с невозмутимым выражением лица протягивает мне наполненную до краев ароматную чашку.
Удивленно приподнимаю брови, а он отворачивается в сторону.
— День сегодня тяжелый, — зачем-то оправдывается и мнется Шершнев.
Замираю. Мне кажется, или скулы покраснели?
Смотрю на потолок и вздыхаю с облегчением. Тусклые теплые лампочки кого угодно превратят в розовощекую принцессу.
Вот подсветка сделана классно.
А эту безвкусицу заменить бы на холодный свет.
— Глотни хоть, — скрипит сквозь зубы.
Что такое? Рука отсохла держать?
Злорадно хихикаю, глядя на попытки Шершнева быть галантным.
Ох, дорогуша. В сказке про красавицу и чудовище ты явно не второй персонаж.
— Сейчас, ага, — усмехаюсь и откидываю назад волосы. — А если ты меня отравить решил?
— Это зачем? — давит смешок Шершнев. — Ты мне пока не жена, я от твоей смерти ничего не получу.
— Денег сэкономишь, — фыркаю и разворачиваюсь к выходу.
— Лечение твоего отца я уже оплатил! — летит в спину, пока я натягиваю туфли.
— А ты думаешь, это все полагающиеся со мной в комплекте траты?
— Не думаю, — Шершнев вновь оказывается слишком близко, отравляя воздух своим ароматом. — К моему огромному сожалению, знаю весь список.
Жму плечами и придирчиво смотрю в зеркало.
Невольно отмечаю, что сегодня мы очень гармонично смотримся.
Классический черно белый лук к лицу нам обоим, нужно признать.
И эта картинка мне нравится.
— Ну так откажись, — раздраженно отворачиваюсь и подхватываю сумочку ярко красного цвета. — Зачем тебе эта головная боль?
Пусть она вырывается из образа и портит эту тошнотворную идиллию, но мне некогда перекладывать вещи.
— Оставить твоего отца умирать? — шипящие нотки в его голосе пробираются под ворот пальто и липким страхом окутывают меня с ног до головы.
Слова действуют, как холодный душ. Замираю и тяжело сглатываю образовавшийся ком.
Шершнев стоит и не двигается. Смотрит. С каким-то не скрываем бешенством. Злая маска перекашивает его лицо, пока я пытаюсь подобрать слова.
Язык с трудом отлипает от неба.
— Олег, прости, я не то имела…
— Лена, — гремит он, а я затыкаюсь. — Ты пришла сюда сама. Я тебя не тащил и никого здесь не держу. Условия ты знаешь. Мое терпение не резиновое. Хочешь идти — вперед. Твой чемодан еще не разобран.
Все его очарование слетает вмиг. На языке крутятся обидные слова, но на этот раз я не позволяю им вырваться.
Глаза начинает печь. Настроение летит куда-то под пол с подогревом, сквозь этажи и проваливается глубоко под землю.
Шершнев указывает мне на мое место.
Больно, гадко и обидно. До слез.
Но он говорит правду.
Мне нужна его помощь.
— Прости, — скриплю зубами и изо всех сил стискиваю до хруста пальцев сумочку. — Это больше не повторится.
Глава 23
Глава 23
Поговорить с отцом, к сожалению, оказывается невозможно.
Мы успеваем, но автомобиль скорой помощи подъезжает прямо к трапу.
А я так и остаюсь смотреть на происходящее из здания аэропорта.
Сердце разрывается, стоит из дверей показаться тонкой фигуре отца на каталке, прикрытой одеялом.
— Все будет хорошо, — мама сжимает мою руку и поглаживает по плечу, не сдерживая слез. — Ты молодец, дочка.
— Почему не летишь с ним? — мой вопрос звучит резко. — Наняли каких-то чужих людей сопровождать. Это ужасно. Ни одной родной души. Ты просто обязана быть с ним там.
Я не хотела так говорить. Но не могу понять. Как можно прожить с человеком жизнь и остаться? Будь моя воля — я бы сама держала сейчас отца за руку, а не стояла здесь.
— Твой папа так захотел, — мама косится на Шершнева, что тактично стоит в стороне, и сильнее сжимает мою руку. — Он переживает за тебя.
— А за меня не стоит переживать, — шиплю и дергаю плечом. — Не у меня рак и сложная операция впереди.
— Леночка, — мама понижает голос до шепота, а я пытаюсь вырваться из ее хватки.
Только не выходит. Откуда не возьмись, в маминой руке оказывается столько сил, что при желании, кажется она может удержать этот самолет за хвост.
— Леночка, папа не дурак. И я пока на слабоумие не жалуюсь. Мы оба прекрасно понимаем, откуда деньги.
На этих словах она вновь кидает взгляд на Шершнева и посылает ему вежливую улыбку. Шершнев хмурится и недоуменно смотрит на меня, а я отрицательно машу головой.
Не нужно к нам подходить, Олег.
С сомнением смотрю на мать. В сердце разливается надежда. Неужели папа не так уж безоговорочно доверяет Шершневу?
И то, как сейчас смотрит мама… Словно ощупывает каждый миллиметр моей кожи. Ищет то, что может ее испугать. Строго и безапелляционно изучает меня так, что я уже совсем на нее не злюсь.
Я благодарна.
Почему-то именно сейчас я ощущаю мамину защиту. И от этого становится легче.
— Я все придумала, — быстро шепчет она, стоит Шершневу сойти с места. — Не волнуйся. Я не дам тебя в обиду.
— Тебе же так нравится Олег. Что изменилось?
— Все, доченька. Все изменилось.
В этот момент решительность в ее глазах завораживает. Из маленькой, но твердой женщины, она внезапно превращается в львицу.
— Ираида Васильевна? — Шершнев оказывается рядом со мной в момент, когда мама отпускает мою руку.
Она поправляет безукоризненную прическу и посылает свою самую очаровательную улыбку Шершневу.
— Олег, спасибо вам огромное, — мама одергивает рукава пальто и смахивает невидимые пылинки. — Вы — наш спаситель.
Ладонь Шершнева мягко ложится мне на талию, мгновенно прожигает плотную ткань и оставляет след на пылающей коже. Нервно облизываю губы, когда Шершнев притягивает меня ближе, практически вдавливает в себя.