Сиротка даже одевался точно так, как Бильбао. Сейчас на нем были тельняшка с закатанными по локоть рукавами и темные джинсы, подпоясанные широким офицерским ремнем.
— Она тебе, наверное, что-то рассказывала о том, как мы с ней?.. — Сиротка попробовал на ходу заглянуть в глаза Бильбао.
— Нет, у нас были другие темы для разговоров.
— Ясно, конечно. Но у нас так все классно получилось — ты представить себе не можешь! — говорил Сиротка все же не слишком уверенно и косился при этом на сводного брата с подозрением.
— Ну и славно. И чтобы сообщить об этом, ты торчал битый час у дома Насти?
— Не, Бильбао. Тебя отец Жорика обыскался. Ты помнишь Жорика Кобылкина? Он со мной учился, сейчас в армии служит.
— Кобылкин? Который бычков хорошо сушил?
— Он самый.
— Нормальный парень. А чего отцу нужно?
— Вон их дом. Давай завернем, а то я объяснять долго буду.
Кобылкину-старшему было за пятьдесят, когда-то он работал на рыбозаводе механиком, но попал там по пьянке в аварию и потерял пальцы на одной руке. После этого он, во-первых, совершенно бросил пить, во-вторых, начал читать газеты и следить за политикой, а в-третьих, нашел свое место на поле зарождающегося бизнеса. Мотался Кобылкин по деревням, скупал свиней, коров, потом вез мясо на рынок в соседний город, Светловск, который не чета их. Там и железнодорожная станция, и завод с фабрикой, и техникум с институтом… Словом, товар не залеживался, и имел на нем Кобылкин неплохую выручку. Моторку приобрел, гараж кирпичный поставил, в доме есть все…
— Я бы, Бильбао, тебя и не думал беспокоить, да сын пишет: обратись, етить, за помощью к лучшему дружку моему. Я раз отписал ему, что бесполезно это, что, етить, при таком раскладе и милиция не поможет, а Жора опять: Бильбао все сделает. А я думаю, ничего тут не сделаешь. Но все же тебя услышать хочу, поскольку затронута задача политической важности. Может, хоть совет, етить, дашь.
— Ты насухую все объяснять собираешься? — спросил Сиротка. — Может, все же нальешь по пять капель? Да не самогонки, а чего-нибудь поприличнее.
— Так Горбач, етить, виноград вырубать стал, чтоб общество политически протрезвело, вот и нет в стране хорошего пойла. Хотя для Бильбао, конечно, найдем.
На столе в беседке, увитой изабеллой, появилась бутылка коньяку. Хозяйка принесла сюда сваренные вкрутую яйца, рулет, заправленный чесноком, огромные мясистые помидоры. После первой же рюмки начался разговор по существу.
До поры до времени проблем с продажей мяса у Кобылкина не было. Но с месяц назад впервые на рынок наведались непонятные парни. Сказали, что это отныне их территория, что они на ней устанавливают свой порядок, а за это им надо платить. Ну, раз заплатили, два. А потом их ставки расти начали, да так, что потерялся смысл заниматься торговлей.
— И много брали? — спросил Бильбао.
— Так я ж говорю, что, етить, смысла теперь никакого нет на рынок ездить. Это удар по государству, Бильбао. Я у кого мясо покупаю? У стариков да старух из глубинки. Не куплю — они же завтра скот перестанут держать, потому что на мои живые деньги там и комбикорм достают, и сено. И таких частников-заготовителей только в нашем городе я знаю восьмерых. У всех сейчас руки опустились. Потому и говорю: если посмотреть на вопрос политически…
— Политически я не умею, — сказал Бильбао. — В милицию обращались?
— Без толку. По рынку-то менты ходят, но в аккурат перед набегом исчезают. А нам потом говорят: у нас, мол, полно и других объектов. Но мне кажется, боятся они сами этих лысых.
— Почему лысых?
— А те, кто деньги у нас забирает, под ноль стригутся. И все как на подбор крупные бугаи. Ты Малашенка не знал? Он тоже ведь не подарок, в морфлоте служил, корову кулаком убивает. Отказался Малашенко им платить, и они его отделали так, что в реанимацию попал.
— И никто за него не заступился?
— Вот с этой рукой, — поднял Кобылкин культю, — разве навоюешь? И почти все продавцы такие: то больные, то старые. Это тоже политический вопрос, между прочим…
Бильбао поморщился:
— Да черт с ней, с политикой. Лучше скажи, сколько этих бугаев к вам приезжает.
— Когда четыре, когда пять. Так что и не знаю, стоит ли завтра за заготовку ехать, чтоб к выходным, значит, на рынок попасть.
Бутылка вроде как сама собой оказалась пустой. Хозяин позвал было жену, чтоб та принесла продолжение, но Бильбао уже поднялся из-за стола:
— Спасибо, хватит. Будешь сыну письмо писать — привет передай.
— Передам, а как же!
Кобылкин пошел провожать гостей до калитки. Те не сказали о деле ни слова даже тогда, когда потопали по щербатой асфальтовой дорожке, проложенной вдоль домов, в сторону моря. И он неуверенно крикнул уже им вдогонку: