Мюрат вернулся из Пьяле слишком быстро, и мы обсудили условия предполагаемого альянса. От имени Меттерниха граф Нейперг предложил сохранить. Неаполитанское королевство за нами в обмен на нейтралитет. Но Мюрат, все еще мечтавший об объединенной Италии, хотел большего. Он потребовал Папскую область и государства Северной Италии, отобранные Наполеоном у Австрии и все еще управляемые вице-королем принцем Евгением. Курьеры сновали взад и вперед. Меттерних настаивал на своем. Мюрат тоже. Образовался тупик, и Нейперг уехал, однако мне удалось тайно провести с ним еще одну ночь. Мюрат просто бесил меня. Объединенная Италия ничего для меня не значила; я хотела одного: сохранить Неаполь для себя и моих детей.
Вскоре после отъезда Нейперга Мюрат получил письмо от Наполеона с повторными упреками (их было уже немало) за дезертирство со своего поста в России. Дрожа от ярости, Мюрат однажды за ужином бросил письмо передо мной на стол.
Наполеон писал:
«Мне не хотелось бы напоминать Вам еще раз, как я недоволен Вашим поведением, которое, мягко говоря, во многих отношениях прямо противоречило Вашему долгу. И в данном случае проявилась слабость Вашего характера.
Вы хороший воин на поле битвы, в остальных жизненных ситуациях Вам недостает твердости. Когда я впервые услышал о Вашем дезертирстве из России, я сказал Меневалю, что Вы или предатель, или же сумасшедший и Вас нужно расстрелять или поместить в дом для умалишенных в Шарантоне. Теперь я отношу Ваше предательство на счет страха. Примите это предупреждение и постарайтесь как можно лучше служить мне. Титул короля вскружил Вам голову. Не забывайте, однако, что я дал его Вам, и я вправе распоряжаться им. Если хотите сохранить свой титул, то будьте осмотрительны в своих словах и поступках. И, наконец, помните, Вы мне нужны, однако, еще важнее то обстоятельство, что я нужен Вам».
— Для чего ты ему нужен? — спросила я.
Как оказалось, помимо личного письма Мюрат получил еще и приказ. Ему предписывалось выступить со своей армией на север — с армией, состоявшей исключительно из неаполитанцев, поскольку Наполеон уже давно отозвал из Неаполя все французские войска. На севере Мюрату следовало совместно с принцем Евгением атаковать австрийцев.
— И… что же? — поинтересовалась я.
— Твой брат пишет мне оскорбительное письмо и в то же время ожидает, что я помчусь ему на помощь, — проговорил Мюрат, все еще дрожа от ярости. — Это его следует отправить в Шарантон. Меня так и тянет, ей-богу, полностью поддержать австрийцев.
— Без формального договора? — заметила я серьезно. — Ради нас самих мы должны продолжать помогать Наполеону. Если он победит противника без нашей помощи, то наверняка отберет у нас Неаполитанское королевство.
После недолгого колебания Мюрат сказал:
— А с другой стороны, если он потерпит поражение, несмотря на нашу поддержку, Неаполь отнимут его враги.
— Наполеон постоянно увеличивает свою военную мощь. Насколько я понимаю, сейчас наша единственная надежда удержать Неаполь связана с возрождением военного гения Наполеона, не говоря уж о твоем кавалерийском мастерстве.
— Не пытаешься ли ты своею лестью побудить меня выполнить приказ твоего братца?
— Нет, Мюрат. Я только прошу помочь мне, чтобы я могла помочь тебе принять решение.
— Возрождение его военного гения… — произнес Мюрат в раздумье. — Хорошо, я присоединюсь к Евгению, но с одной единственной целью: через победу при моем участии создать объединенную Италию.
И вот Мюрат повел на север неаполитанскую армию, одержал несколько небольших побед и, возглавив, пожалуй, самую знаменитую свою кавалерийскую атаку, в значительной мере способствовал победе в сражении под Дрезденом.
Потом произошла так называемая битва народов под Лейпцигом — самая кровавая из всех, — которая закончилась катастрофой. Мюрат увел с поля боя неаполитанцев и прибыл в Неаполь значительно раньше их. Он выглядел усталым, но не постаревшим. Ни намека на седину в черных кудрявых волосах, и всего лишь несколько морщин на лице. Военная форма была расшита золотом еще богаче.
— Для императора это начало конца, — заявил он.
— А для нас? — спросила я со страхом.
Мюрат упал в кресло и сжал голову руками.
— Не знаю, Каролина, ничего не знаю.
— Мюрат, возьми себя в руки!
Он рассеянно взглянул на меня.