— Дорогая, с акушером значительно меньше риска. Повивальные бабки, как и в мое время, слишком невежественны, суеверны и чересчур небрежны. У них всегда больше смертных случаев, чем у акушеров.
— Смертных случаев! Вы обрадуетесь, если я умру.
— Милая, я вас очень люблю!
— Милая! — фыркнула я.
— Так нежно, как вы только сами позволите, — сказала Жозефина, поднося чашку к моим губам. — Выпейте вот это.
— Ты хочешь меня отравить?
— Дорогая, это всего лишь сильное успокаивающее средство, прописанное акушером. Оно значительно уменьшит боль.
— Выпей, Каролина, — сказал Наполеон.
Послушно проглотив горькую микстуру, я вскоре почувствовала, будто парю в воздухе. Заметно утихшая боль, казалось, принадлежала кому-то другому существу. Через секунду или две я услышала, как мама спорила с Жозефиной относительно применения наркотиков. Мол, это воля Божия, чтобы женщины рожали в муках. Употреблять успокаивающие снадобья — значит противиться Его воле.
— Мадам Бонапарт, — проговорила мягко Жозефина. — Бог создал человека, а человек создал наркотики, тоже с Божьего благословения.
Я почти полюбила Жозефину в это мгновение.
Продолжая парить, я утратила всякое ощущение времени. Откуда-то издалека до меня доносились чьи-то плохо различимые голоса, но вот один, сильный и ясный, привлек мое внимание. Он принадлежал Наполеону.
— Голова настоящего Бонапарта!
Он, конечно же, имел ввиду крупные размеры, как у всех у нас. Но меня в данный момент больше всего интересовала совсем другая часть тела моего ребенка. Прежняя уверенность улетучилась. В страхе, что это может быть девочка, я с нетерпением ожидала окончательного ответа.
— Мальчик, мальчик! — закричал Наполеон, вне себя от радости.
— Ошибиться невозможно, — хихикнул акушер. — При таких внешних данных.
«Голова Бонапартов, — думала я сквозь дремоту, — другие важные внешние подробности, безусловно, Мюрата».
— Здоровый, крепкий мальчик, — проговорил Наполеон.
— Ахилл, — пробормотала я давно подобранное мною имя. — Твой Ахилл, Наполеон.
— Разумеется, — отозвался он. — Мне, как главе семьи, принадлежат все дети моих братьев и сестер.
Но этот, пообещала я сама себе, будет значить гораздо больше всех остальных.
Почти засыпая, я, тем не менее, была еще в состоянии почувствовать возникшую вдруг напряженность. Как сквозь туман я видела Наполеона. Он смотрел на Жозефину.
— Еще раз минеральные источники, — бросил коротко он.
— Попробуй их сам, — мгновенно взорвалась Жозефина.
— Где Мюрат? — проговорила я с упреком.
— В Дижоне, — ответил Наполеон.
Тут я вспомнила, что Наполеон не разрешил Мюрату приехать на роды, однако возмущаться не стала. Во всяком случае, я была для этого слишком слаба. Предстояло любыми способами преодолеть сохранившиеся у Наполеона предубеждение к нашему браку. Через несколько дней, когда Наполеон и словами и делами доказал свою безграничную привязанность к маленькому Ахиллу, я решила действовать по-другому.
— Я прекрасно понимаю, Наполеон, что Мюрат очень нужен в Дижоне, но…
— В Италии, — перебил он. — Я приказал ему отправиться в Италию.
В Италию! Все дальше и дальше от меня!
— Знаю, не моя вина и не твоя, — продолжала я твердо, — что Мюрат лишен радости увидеть сына. Пожалуйста, разреши мне поехать к нему в Италию.
— Ты действительно хочешь к нему?
Тон голоса Наполеона заставил меня пристально взглянуть на него.
— Разумеется, — ответила я.
— И позволить другим подорвать твои позиции, которые ты с таким трудом завоевала, действуя не только ради себя, но и ради своего сына?
Проницательный человек — мой брат! Он все это время точно знал, к чему я стремилась.
— Ты чрезвычайно догадлив, — заметила я тихо.
— В Дижоне твой Мюрат каждую ночь проводил с другой женщиной, — улыбнулся Наполеон, склонив голову набок. — В Италии будет то же самое. Захочешь ли ты после этого спешить к нему?
Его слова потрясли и глубоко задели, но полностью не разочаровали.
— Мюрат ничем не лучше других мужчин.
— А ты ничем не лучше других женщин, покорных и снисходительных.
— Покорная! Как только поправлюсь, я лягу в постель с первым же попавшим в мои сети мужчиной!
То была пустая угроза, и Наполеон это знал, но примерно через неделю, когда я полностью выздоровела и могла вновь вести обычный образ жизни, он со слугой, самым старым и безобразным, прислал мне короткую записку:
«Вот тебе первый мужчина. Наслаждайся, если сможешь».