— Дорогая Каролина, — воскликнула она, — мне показалось, они доложили о какой-то мадам Марат. Иначе я не стала вас держать так долго в приемной.
— Конечно, не стали бы, — подтвердила я, не сомневаясь, что она лжет.
— Марат, Марат, — повторила она, как бы вспоминая. — Знакомое имя. — Единственный известный мне Марат умер в ванной во время революции. — От разрыва сердца или просто утонул?
— Не то и не другое, — ответила я, почти теряя терпение из-за попыток увести разговор в сторону. — Его убила некая Шарлотта Корде, зарезала кухонным ножом.
— Кухонным ножом. Как ужасно неромантично!
— Жозефина, — сказала я твердо, — я хочу поговорить с вами о Гортензии. Я…
— О, я знаю, Каролина, зачем вы пришли.
— В самом деле?
— Упрекайте меня, если считаете нужным, — слегка улыбнулась она, — но сперва скажите, как бы вы поступили на моем месте.
Что я могла на это ответить? Мы обе точно знали, что я бы действовала точно так же. С приветливой улыбкой она внимательно оглядела меня с ног до головы.
— Дорогая Каролина, ваша беременность не очень заметна.
— Это правда, — ответила я, сознавая свое поражение.
— Вы, должно быть, очень скучаете по Мюрату, — посочувствовала она, вновь пристально рассматривая мой живот. — Интересно, еще один мальчик или девочка? Пожалуй, больше подошел бы гермафродит — занимательный уродец для зверинца Бонапарта, — добавила она, зло сверкнув глазами.
Раздраженная, я молча удалилась, чувствуя в душе, что Жозефина одержит победу.
Так и случилось, Гортензия сдалась, не желая огорчать свою мать, а Луи показалось чересчур соблазнительным предложение Наполеона. Они обвенчались через несколько недель, еще до рождения моего второго ребенка. Мюрат, вызванный Наполеоном, вместе со мной принял участие в двух церемониях: гражданской и церковной. Последняя была необходима, поскольку Наполеон все еще вел переговоры с папой. Гражданское бракосочетание проходило в Тюильри: присутствовали Жозефина и члены семьи Бонапартов: даже всегда насмешливый Люсьен счел своим долгом явиться. Затем мы все, как стадо баранов, направились к новому дому Луи на Руэ-де-ля-Виктори, расположенному недалеко от того, в котором когда-то жили Наполеон и Жозефина. Здесь состоялось церковное венчание, организованное маминым сводным братом и моим дядей Жозефом Феш, который еще не появился на страницах этого повествования.
Он избрал путь служителя церкви еще на Корсике и приехал в Париж с мамой уже в сане католического священника. Это был полезный, хотя и несколько суетливый, человек, который выполнял для Наполеона множество всяких поручений, опираясь на связи в религиозных кругах. Хорошо, когда в семье духовное лицо, — имел обыкновение шутить Наполеон, — это поможет нам всем по крайней мере одной ногой уже оказаться в раю. Обряд венчания совершал кардинал Капрара, главный представитель папы на переговорах с Наполеоном. Его присутствие в такой день придало церемонии нужный оттенок религиозной величественности. Он выглядел доброжелательным и благочестивым. Выполняя недвусмысленно высказанное пожелание Наполеона, газеты писали, что невеста вся сияла, а Луи был застенчив, но великолепен своей горделивой осанкой. В действительности Гортензия стояла бледная и подавленная, а Луи пребывал в чрезвычайно раздраженном состоянии. Жозефина хотела, чтобы дочь надела дорогие бриллиантовые украшения — свадебный подарок Наполеона, но Гортензия довольствовалась лишь жемчужным ожерельем. Жозефина намеревалась надеть на девушку роскошный венчальный наряд, но Гортензия настояла на простом белом креповом платье, а в руках у нее был скромный букетик.
Как только обряд венчания закончился, Мюрат к моему удивлению и замешательству подошел со мной к кардиналу Капрару и смиренным тоном спросил, нельзя ли и нам, соединенным лишь гражданским браком, получить благословение церкви. Кардинал согласился — в глазах на мгновение отразилось религиозное рвение, ибо, с его точки зрения, мы вовсе не были женаты.
— Ты меня, должно быть, очень любишь, — прошептала я Мюрату.
— Так сильно, — прошептал он в ответ, — что хочу исключить всякую возможность для тебя развестись со мной.