Но дополнительные молитвы были единственным, что король заставлял меня делать против воли. Впрочем, Сэм так не считал, и я не был уверен, что он вернется, когда узнает, что случилось с отцом.
В нашей жизни происходило много перемен, но самая большая случилась во мне. С тех пор как я привел домой волов и повозку, я перестал чувствовать себя мальчиком. Мне скажут, что такое не может произойти за одну ночь, — но со мной произошло. Естественно, я смертельно устал, когда добрался до дома и проспал почти сутки. А когда я проснулся, то был уже другим. Я впервые заметил это за завтраком. Обычно я садился перед тарелкой с кашей, жалуясь самому себе на то, что приходится так много работать, или что придется идти в школу, или на что-нибудь еще. А когда мама отворачивалась, я брал полную ложку черной патоки из кувшина и клал себе в молоко. И всегда медленно ел завтрак, чтобы оттянуть время работы.
Но тем утром, после ужасного возвращения домой, сразу после того, как мы прочитали молитву, я начал планировать, что сделаю — что надо сделать в первую очередь и как сделать это лучше всего. Странно, что мне даже в голову не приходило попытаться увильнуть от работы. Я не ждал, когда мама скажет мне, что делать. Я сам принимал все решения.
— Мне надо разгрузить повозку прямо сейчас, — сказал я ей, — там, в коровнике, все может промокнуть от сырости. Может быть, Джерри Сэнфорд поможет мне перенести бочки.
Мама кивнула. Я подумал: должно быть, она удивлена, что я так разговариваю, но она ничем этого не показала.
— Тебе в помощь нужен кто-нибудь покрупнее Джерри. Может быть, тебе удастся нанять Неда, негра Сэма Смита.
Мы обсудили это, затем я продолжил завтракать и неожиданно понял, что изменился. Я уже вел себя не так, как раньше, а как взрослый. Нельзя сказать, что я на самом деле стал взрослым, но, несомненно, я больше не был ребенком. Теперь я вполне мог сказать Сэму, когда он вернется домой, что-нибудь вроде: «Знаешь, Сэм, мы решили, что не стоит в этом году сажать овес, лучше использовать это место под маис» или: «Мы решили не поддерживать огонь в камине все время — у меня нет времени рубить дрова».
Но хотя мне и было приятно почувствовать себя взрослым и по-другому себя вести, я сильно скучал по отцу — особенно в конце дня, когда уставал, замерзал и был голоден, а еще надо было принести дрова, почистить коровник, подоить Старуху Прю. В такие моменты я начинал жалеть себя и мечтать, чтобы отец вернулся. Я представлял, что подниму голову и увижу, как он входит в коровник, и я поднимал голову, а отца не было. Я чувствовал себя обманутым и ужасно злился на повстанцев за то, что они развязали войну, и на Сэма за то, что он пошел играть в солдатики; ему должна была достаться вся слава, тогда как я вынужден выполнять работу по дому. Это было нечестно. Я злился, и мне было все равно, что так думать грешно.
Зима пришла и ушла, а война продолжалась; как и раньше, казалось, что она идет где-то далеко. Конечно, она влияла на нашу жизнь — цены поднимались, ничего не хватало, приходили новости, что такой-то и такой-то убиты в сражениях. Но самое главное, что приходит в голову, когда думаешь о войне, — битвы, пальба из пушек, марширующие войска, мертвые и раненые, — ничего этого мы не видели. Не считать же за военных посыльных и интендантов, проходивших через наш город.
Наступила весна 1777 года. Теперь вдобавок к тому, чтобы рубить дрова, чистить коровник и собирать сено для скотины, приходилось весь день копать и сажать в саду за домом со стороны кухни овощи. Как раз этим я и занимался в субботу утром 26 апреля, когда издалека донесся рокот. Он был похож на грозу. Звук был необычный. Я воткнул лопату в землю и вышел на улицу перед таверной, чтобы посмотреть, что происходит. Казалось, звук шел с юго-запада, откуда-то из-за церкви, но там ничего не было видно. А потом я увидел Неда, негра Сэма Смита, бежавшего по дороге. Из-за двери своего дома высунулся капитан Беттс. Капитан Беттс был в ополчении повстанцев.