Но пока война не закончилась, я мог об этом только мечтать. Цены продолжали расти, запасы еды у людей сокращались с каждым днем, и все были кому-то должны. Невозможно было отказать дать в долг голодной вдове, потерявшей на войне мужа, ткань или черную патоку, но в итоге нам самим порой нечем было расплачиваться.
Той осенью нам не удалось поехать в Верплэнкс-Пойнт. Повстанцы заняли всю северную часть графства Вестчестер — Пикскил, Верплэнкс, Кормпонд. Перегнать стадо по этим землям было невозможно. Хотя едва ли то, что имелось у нас, можно было назвать стадом. Постепенно люди забили почти весь скот. Тем не менее у нас с мамой еще оставалось восемь тощих коров — раньше они принадлежали нашим должникам. Когда у нас почти не осталось еды, я решил, что мы сможем выгодно продать этих коров, если доберемся до британских интендантов. Меня не волновало, какой из сторон мы их продадим, а деньги были только у британцев, у них была вся английская казна, континенталы же расплачивались обесцененными долларами. Я слышал, что британцы закупали продовольствие в Вайт-Плэйнс, в двадцати пяти милях к юго-западу от границы штата Нью-Йорк. Я решил, что смогу перегнать туда стадо через лес. Это было очень рискованно, но все лучше, чем сидеть сложа руки и голодать. Мы нуждались в деньгах, чтобы поддерживать существование таверны.
Голодать по-настоящему ужасно. Это то же самое, что весь день проходить с гвоздем в башмаке. Пытаешься не думать о голоде, но не очень-то получается. А когда что-то напоминает о еде — например, читаешь в книге, как кто-то ест, или про какое-нибудь блюдо, — так сразу все внутри сводит. Голодному легко подхватить любую болезнь. Той зимой болели все — ходили и шмыгали носами. А некоторые заболевали очень серьезно. Я не хочу сказать, что люди прямо умирали от голода. Это будет слишком сильно сказано — все-таки никто с голода не умирал. Но голодали мы часто.
Весь ноябрь я пытался хоть что-то разузнать про британский закупочный центр — существует ли он, и если да, то где точно находится. Но нигде не мог получить достоверные сведения. Одни говорили, что коров надо гнать в Вайт-Плэйнс, другие — что вовсе не в Вайт-Плэйнс, а в Хорснек. Третьи соглашались, что в Вайт-Плэйнс, но утверждали, что Вайт-Плэйнс окружен повстанцами. И так далее. Я не хотел выступать в поход, пока точно не буду знать, как обстоят дела на самом деле. Если бы я наткнулся на повстанцев, то потерял бы стадо и мог попасть в тюрьму. Уж лучше было бы самим съесть этих коров…
Утром 3 декабря 1778 года Сэм неожиданно вернулся в Реддинг. Он сильно похудел и выглядел очень уставшим. Вокруг глаз у него легли темные круги, а мундир был разорван. Вместо ремня на поясе у него была веревка, а на голове армейскую шляпу заменяла обычная меховая шапка. Сэм вошел в таверну и улыбнулся.
— Привет всем, — сказал он.
Мама была на кухне, а я подкладывал дрова в камин.
— Сэм!!! — закричал я. — Мама! Сэм пришел!!!
Мама обняла Сэма. А потом брат присел у огня и съел тарелку каши с медом.
— Я в первый раз за неделю по-настоящему согрелся! — сказал он.
Мы засыпали его вопросами: где он был, что делал и так далее.
— Я еще какое-то время проведу в Реддинге, — сказал он. — Генерал Путман приведет сюда два полка, они встанут здесь лагерем на зиму. Мы собираемся в Лоунтаун, где пробудем до весны. Говорят, мы должны отправиться либо на запад, либо на юг к Лонг-Айлендскому проливу. А еще ходят слухи, что мы здесь только для того, чтобы охранять склады боеприпасов в Миддлтауне.
— Как же тебе разрешили уйти домой?
— Мне повезло. Полковник Парсонс — Сэмюэль Холден Парсонс — перебрался в дом Беттса. Его адъютант спросил, кто из нас из этих мест, и я ответил, что я, и полковник Парсонс взял меня с собой в качестве сопровождающего. — Сэм усмехнулся. — Ему хотелось побывать у леди. Я сказал ему, что, кроме моих матери и невесты, в Реддинге леди нет. Он сказал, что они подойдут. Так что, мама, тебе лучше надеть свое лучшее платье.
Мама улыбнулась, но я не думаю, что шутка показалась ей такой уж смешной.