Нам не разрешили увидеться с Сэмом, но через несколько дней в таверну, чтобы поговорить с мамой, зашел полковник Рид. Он выглядел озабоченным.
— Я был в лагере, — сказал он, — и говорил с офицерами. Боюсь, у Сэма дела плохи.
— Не хотите рома, полковник? — спросила мама. Ее голос прозвучал неожиданно резко. — Я тоже выпью. — И, не дожидаясь его ответа, принесла ром и налила две кружки.
— Спасибо. — Полковник Рид взял кружку.
— Почему у Сэма дела плохи? — спросил я.
Полковник выпил рома.
— Дело в том, что солдаты, якобы поймавшие Сэма за воровством, до смерти боялись, что генерал Путман решит их повесить, чтобы преподать урок другим. Поэтому они готовы рассказывать про Сэма любые небылицы, чтобы самим выйти сухими из воды. Если бы на Сэма наговорил только один человек, возможно, все было бы иначе, но их двое, и если они расскажут одну и ту же историю, то их показания могут прозвучать убедительно. — Он покачал головой. — Кроме того, Сэм из семьи тори.
— Но мы ведь не тори! — воскликнул я. — Отец не был тори, и мы тоже не тори!
— Не думаю, что генерал Путман с тобой бы согласился.
— Но разве не будет суда, сэр?
— Будет, — сказал полковник Рид. — Обычный трибунал с председательствующим судьей и офицерами, выступающими в роли присяжных. Но присяжные примут такое решение, которое, как им кажется, устроит генерала Путмана. А если они решат, что Путману хочется провести показательное наказание, то они повесят Сэма. Они готовы ходить на задних лапах только для того, чтобы удовлетворить генерала, и правда им не важна.
— Что же мы можем сделать?
— Помолиться, — сказал полковник Рид. — Суда ожидают и другие задержанные: мясник Эдвард Джонс из Риджфилда, которого поймали, когда он шпионил на британцев, мужчина, укравший башмаки, и, кажется, дезертир. Так что пока есть надежда, что присяжным вполне хватит крови этих ребят и они отпустят Сэма. Он хороший солдат и не раз отличался в бою, я думаю, это должно помочь.
Суд назначили на шестое февраля — через три недели. Нам оставалось только ждать. Я не знал, что и думать. Я не понимал, как вообще можно признать Сэма виновным — он три года сражался на их стороне, он рисковал своей жизнью, как же теперь они могли наказать его за то, что он не делал? Это была просто какая-то бессмыслица.
Два или три раза я ходил в лагерь, чтобы повидаться с Сэмом, но меня к нему не пускали. Они заперли его в одной из лачуг, потому что настоящей тюрьмы у них не было, но не говорили, в какой именно, боясь, что я передам ему оружие, или помогу бежать, или еще что-нибудь сделаю. После того как я побывал там несколько раз, они начали узнавать меня и перестали пускать в лагерь. Я решил проникнуть туда ночью. Солдаты срубили большинство деревьев вокруг лагеря, но на крутом обрывистом холме, с которого можно было спуститься в лагерь, оставались валуны, и я рассчитывал пройти, прячась за ними. Правда, я так и не сумел узнать, где они заперли Сэма, и поэтому решил подождать со своей вылазкой.
Появилась и еще одна проблема: меня все сильнее беспокоила мама. Она никогда не пила много — только иногда, когда замерзала или простужалась, выпивала кружку рома. Но теперь она пила каждый день. Я не хочу сказать, что она все время пила. Вовсе нет, но я часто заставал ее, одиноко стоявшей с кружкой рома в руках.
Наконец наступило шестое февраля. Утром к нам зашел полковник Рид.
— Я иду в лагерь, — сказал он, — и вечером расскажу все, что узнаю.
Весь день я нервничал так сильно, что кусок в горло не лез, я даже сидеть не мог. Ходил взад-вперед и радовался, когда люди приходили поесть или выпить, потому что дела меня отвлекали. Днем к нам зашли два офицера и заказали горячего рома, чтобы согреться. Один из них спросил у другого:
— Ты когда-нибудь ходил на заседания трибунала?
— Нет, — ответил другой, — зачем зря терять время! Все равно генерал Путман их всех вздернет.
Я вздрогнул, но ничего не сказал.
Уже стемнело, когда к нам зашел полковник Рид. Он выглядел мрачно. Ему не надо было ничего говорить, я и так все понял.
— Где твоя мама?
— На кухне.
Я позвал маму, она вошла и застыла в дверях.
— Миссис Микер, у меня плохие новости. Они решили казнить Сэма.
Она жалко улыбнулась:
— Уже три недели, как для меня это не новость, полковник.
Рид рассказал, что произошло в суде. Мужчину, укравшего башмаки, приговорили к ста ударам плетью, дезертира тоже к ста ударам. Мясника решили повесить, а Сэма Микера, укравшего коров, — расстрелять. Казнь назначили на 16 февраля. А за неделю до этого в воскресенье должна была состояться церковная служба, чтобы люди могли помолиться за спасение душ приговоренных.