Впервые папа взял нас туда с собой, когда Ким принес домой мертвую медяницу и наколол ее на картон — для урока природоведения. Он разрезал медяницу вдоль, хотел посмотреть, есть ли у нее ноги, — тогда это точно не змея. Я посоветовал Киму сделать из нее чучело. Он разорвал газету на маленькие кусочки и набил чучело ящерицы. Потом я привязал к медянице нитку и на перемене подложил ее Ракоснику в парту. Ракосник стал вытаскивать портфель на уроке и как завопит: «Ой, змея!» — и бегом к доске.
А я дернул за нитку и утащил медяницу. Учитель выложил на парту все вещи Ракосника, недоумевая, каким образом змея могла оказаться в парте. Мы с моим соседом Путиком помирали со смеху.
В обезьяньем питомнике очень интересно. Клетки стоят там тесно одна возле другой, есть еще и верхний ряд, а между клетками — узкий проход. Я не помню, как какие обезьяны называются. Там была одна маленькая светлогривая обезьянка, потом еще две, такие же. Они сидели, обняв друг друга за шею, и внимательно поглядывали на каждого, кто проходил мимо. Была там обезьяна с красным задом. Помню, тогда папа в первый раз взял нас в питомник. А одна обезьяна без конца ходила из стороны в сторону, ее явно что-то волновало, другая лежала в углу и часто дышала — наверное, была больна. В соседней клетке мы увидели трех маленьких обезьянок. Они не прыгали по стенке, не раскачивались на веревках, а передвигались по полу словно пьяные, временами даже натыкались друг на друга.
Мы спросили, могут ли обезьяны заразить друг друга, но папа сказал, не могут: вирус должен попасть непосредственно в кровь.
Одна большая обезьяна наблюдала за нами очень недружелюбно. Стоило папе повернуться к ней спиной, как она быстро просунула лапу через прутья клетки — так и норовила схватить папу за рукав. Папа сказал, что в начале болезни некоторые обезьяны бывают очень агрессивны и даже могут напасть на человека.
С тех пор по субботам или воскресеньям, когда папе нужно было делать очередные прививки и ему требовались помощники, мы с Кимом охотно помогали ему. Нашей задачей было подавать папе пузырьки. Мы по очереди протягивали их, а пан Короус крепко держал обезьян. Должен сказать, что я к этой работе относился без особого рвения. Да и обезьянам все это не нравилось. Их мордочки с морщинистым лбом всегда-то кажутся настороженными и печальными, а во время прививок зверюшки от страха совсем безумеют. Так и норовят вырваться да убежать, но не могут.
У меня к обезьянам какое-то отвращение, мне неприятно до них дотрагиваться. А Ким ничего. Он держит пузырьки и без конца успокаивает обезьян, уговаривает их не бояться, минутку потерпеть. Иногда он гладит их по голове, а одной маленькой обезьяне даже вытер ваткой нос.
Но я отвлекся.
Так вот, Ким сидел и рисовал своих зверей, и было видно, что он с головой ушел в это дело. Я подсел к нему и стал разглядывать рисунки. Жираф выглядел ужасно, и страус тоже, но должен признаться, Киму удалось безошибочно ухватить главное.
— Знаешь, что тебе нужно делать, когда вырастешь? Открывай ветеринарную лечебницу для больных черепах, змей и крокодилов из зоопарка. — Я ждал, когда брат оторвется от рисования, чтобы сообщить ему о своем предложении пойти в виварий. — Больничная койка для жирафа растянулась бы на две палаты, а шея торчала бы в дверях. Змеи лежали бы в круглых коробках, похожих на нашу хлебницу.
Ким расхохотался:
— А мыши?
Моя затея ему явно понравилась.
— Мыши сидели бы в выдвижных ящиках стола, жуки спали бы в коробочках от спичек, а блох ты мог бы носить прямо под рубашкой.
Ким так неудержимо смеялся, что даже начал икать. Брат принялся мыть кисточку, и тут я сказал, будто мне только сейчас пришло это в голову:
— Я обещал ребятам показать обезьян.
Брат молча продолжал мыть кисточку. Я уж подумал, что он меня не слышит. Но Ким вдруг ответил:
— Нельзя обещать, если ты не можешь сдержать свое слово. Нам запрещено одним ходить в виварий, а тем более водить туда ребят из школы. Папа уезжает в Словакию, с кем мы туда пойдем?
— Вот и хорошо, пусть себе уезжает, — говорю я. — Мы и одни туда запросто сможем пойти, с папой-то мы там бываем. Ничего не случится! Посмотрим и уйдем. Я предупрежу, как себя вести: не подходить близко к клеткам и ничем не кормить обезьян.
В эту минуту Ким вдруг стал сам не свой. Он знал, что теперь я не отвяжусь от него. А мне он напомнил подопытного кролика, который забился в угол клетки и не дается в руки экспериментатору. Казалось, даже волосы встали у него дыбом. Я уж думал, что он, того и гляди, как кролик, от злости начнет чмокать.