— Ничего особенного, это грипп.
Сначала я места себе не находил — сразу же вспомнил об обезьяне. Я несколько раз спрашивал Кима, как его рука. А сам думал: вдруг температура подскочила от укуса? Тогда надо сказать папе и лечить ранку. А Ким был такой сонный, на мои вопросы почти не отвечал, ему хотелось лежать в тишине, и только.
Папа снова уверил нас, что это обыкновенная простуда. Киму нужно хорошенько лечиться и быстрее поправляться, тогда на следующей неделе мы поедем провожать папу в аэропорт, когда он полетит на съезд в Брюссель. Меня все это успокоило. Я подумал, папе лучше знать, что такое грипп. У обезьян-то не было никаких признаков гриппа! К тому же грипп обычно проходит через несколько дней. И действительно, Киму через два дня стало лучше, настолько лучше, что в воскресенье мы смогли поехать к дедушке. Папин знакомый повез нас туда на машине. Заодно мы прихватили то, что собирались взять с собой к дедушке на лето: большую клетку с попугайчиками — летом-то в городе о них некому будет позаботиться, — крупу для птичек, магнитофон (папа решил отдать его нам), детские книжки — Ким обещал их одному мальчику. Еще взяли гитару — буду бренчать на ней летом. Ким положил в машину целую корзинку картофеля, чтобы сразу, как приедем, не мчаться за ним через все Олешнице. Еще он погрузил в машину одеяла и всякую мелочь.
А через неделю у нас кончились занятия в школе. Оставалось всего ничего: рюкзаки на плечи, сесть в поезд — и вот она, деревня!
Ким и вправду чувствовал себя хорошо. Вместе с папой и паном Балоуном он ходил на тетеревов, потом носился по саду с Сомеком — собакой лесника. На улице было тепло, и мы выкупались в пруду. Ким бросал палку Сомеку, потом плыл около него по-собачьи и смеялся, что у него не получается так быстро грести руками, как это делал пес своими лапами.
Я не спускал глаз с Кима, но не замечал ни малейшего признака болезни. Мне и в голову не приходило, что такое состояние может быть обманчивым.
Вот папа потом, рассердившись, и выговорил мне:
— Тебе уже четырнадцать лет, дома ты постоянно слышишь разговоры об инфекционных заболеваниях, так неужели ты не сообразил, что у Кима мог быть инкубационный период — сначала температура и только потом болезнь?
Тогда я об этом не подумал, а вот сейчас отчетливо вспоминаю, как папа рассказывал нам, что болезнь подопытных обезьян можно изобразить волнообразной кривой, у которой два горба, как у двугорбого верблюда, а не один, как у одногорбого. Ким это даже записал куда-то чернильным карандашом и на том же листочке нарисовал два горба.
И все же я не могу сказать, что я был беспечен. Во-первых, с утра до вечера я наблюдал за Кимом. Я постоянно ловил себя на мысли, что рад видеть его бегающим, прыгающим — здоровым. Разве в другое время я думал об этом? Например, вижу, он несет картошку, и сразу говорю:
— Дай-ка мне корзинку, Ким! Ты ведь после болезни.
Или в Олешнице. Я не хотел, чтобы он долго купался: после болезни нельзя сильно охлаждаться. Теперь я и сам вижу, что на душе у меня было тогда неспокойно. Но всей серьезности случившегося я все-таки не понимал. Я изо всех сил гнал от себя мысли об опасности. Будь Ким на моем месте, он не выдержал бы такой неопределенности и не успокоился бы до тех пор, пока все не выяснил. Особенно если речь шла о здоровье его брата. Он бы не стал молчать. А я опять струсил и опять промолчал.
Глава 5. Мариян
Мне хотелось бы знать, в самом ли деле догадался Мариян, что обезьяна меня укусила. Думаю, догадался. Пан Короус тогда спросил:
— Ким, что это у тебя на руке? Кровь!
Я ответил:
— Это ссадина. Поцарапал руку, когда лез через гараж.
Пан Короус без очков плохо видит. У Марияна зрение будь здоров, но мою царапину ему явно не хотелось замечать. Папа сразу бы осмотрел руку под лампой, да еще взял бы лупу, как в конце концов сделал я сам. Папа посмотрел бы и сказал: «Не знал я, Ким, что ты умеешь лгать. Это не царапина. Видишь следы от зубов? От передних обезьяньих зубов».
Мариян боится крови, прививок — вообще всего такого.
А еще он боится, как бы папа не узнал, что мы с Путиком залезли в обезьяний питомник. Поэтому он предпочел сделать вид, что знать не знает, откуда у меня кровь на руке. Будь он уверен, что я и в самом деле поцарапал руку на гараже, поспешил бы заставить меня смазать ее йодом. А он этого не сделал, я сам уж потом взял йод.