— Да я здесь не смог бы прожить и дня! Ну и воняет же навозом!
Я удивился:
— Зачем же тогда говорить, что здесь так прекрасно?
А Мариян в ответ:
— Почему бы не похвалить, если это доставляет радость женщине?
Когда Мариян играл на губной гармошке и разговаривал с людьми на турбазе, он мне очень напоминал парнишку из недавно увиденного фильма. Даже внешне. Я сказал брату об этом и сразу понял, как ему это приятно. У меня внешность совсем заурядная, а вот Мариян — другое дело. Он любит, чтобы все вещи хорошо на нем сидели, а когда надевает полупальто с мехом внутри, выглядит совсем взрослым. Мама посмотрит на него и скажет:
— Какой ты у меня красивый! С тобой пройтись по улице — одно удовольствие.
Мариян никогда не наденет рваные носки, не стоит даже пытаться доказывать ему, что дырку на пальце не видно. Может быть, он и вправду станет артистом, когда вырастет. А сколько он знает наизусть стихотворений! Однажды он прочитал ребятам «Балладу о моряке» Иржи Волькера, и все пришли в дикий восторг. Это было летом у дедушки. Мы сидели у костра, уже начинало темнеть. Когда Мариян читал эту балладу, у меня на глаза навернулись слезы, но никто не заметил — было уже совсем темно, когда брат кончил.
Конечно, о том, что Мариян позвал в виварий Путика, я никому не скажу, и прежде всего папе, потому что он всегда строг к брату. Мариян ведь никак не думал, что меня укусит обезьяна. Мама часто говорит мне, когда они с папой куда-нибудь уходят: «Ким, дорогой, Марияну иногда приходят в голову сумасбродные мысли, так ты его от них отговаривай». Или: «У твоего брата такой беспокойный характер, никогда не знаешь, когда и что на него найдет». И просит, чтобы я Марияна от его затей отговаривал, потому что я могу на него повлиять.
Иногда Мариян со мной считается, а иногда и нет, как получилось, например, с обезьянами. Но преднамеренно Он никогда не делает ничего плохого. Не все всегда хорошо получается, это да, но обижать людей он не любит. Мариян и муху-то вытащит из молока, да еще обсушит ее. И слепня сгонит, а не прихлопнет. И мальчикам раздал все жвачки, которые папа однажды привез нам. Мама тоже считает, что он у нас очень добрый. Иногда она так говорит: «Дорогие мои, ведь таких детей ни у кого нет! Вы заботитесь друг о друге, как взрослые. И в магазин-то сами ходите! Ну что за жизнь у меня!»
Иногда я готовлю дома кнедлики из полуфабрикатов. Залью их яичками, а Мариян подносит блюдо к столу, как официант: «Что желаете, господа?» Мама с папой смеются, говорят, что побывали в кафе «У двух братьев».
Мне другого брата не надо. Никто не умеет выдумывать так, как Мариян. В школе все мальчишки тянутся к нему. Но когда Мариян надумает куда-нибудь идти с ребятами, он всегда спрашивает: «Где Ким? Я без него не пойду!»
И у дедушки он ведет себя точно так же. Мы никогда не жалуемся друг на друга. Никогда!
Глава 6. Ким
Папа уезжал в понедельник. Это было как раз через неделю после «гриппа» у Кима. Мы поехали в аэропорт, там такой прекрасный новый зал для пассажиров международных рейсов. Папа купил нам апельсиновый сок и шоколадные кошачьи язычки. Он был молчалив. Смотрит вроде на нас, а сам где-то далеко-далеко. И вдруг он спохватился:
— Боже мой, неужели я забыл диапозитивы?
Но Ким успокоил его: диапозитивы завернуты в промокашку и лежат в коробочке. Папа с облегчением вздохнул:
— Вот видите, мальчики, какая у меня голова.
Он весь был поглощен будущим докладом. На конгрессе много иностранцев, и весь свой доклад папа подготовил по-английски, даже записывал его на магнитофонную ленту, чтобы отработать произношение. Сейчас папа был молчаливым и выглядел невыспавшимся.
Ким нарушил длительное молчание:
— У тебя в кармашке чемодана лежит маленькая белая губка. Это для стирки рубашки. Мама сказала, выстираешь хотя бы воротничок, если не захочется стирать всю рубашку.
Тогда папа вдруг рассмеялся:
— Я буду не я, если этим летом мы все вместе куда-нибудь не поедем! Вот вернется мама, заберем ее — и айда! А то что это за жизнь!
Он оставил нам свой адрес в Брюсселе и попросил написать маме — пусть не скучает. Мы обещали написать, но уже от дедушки. Туда мы собирались ехать на следующий день.
Вот папа попрощался с нами и шагнул за перегородку, где оформляют пассажиров, а мы поднялись наверх и стали дожидаться вылета самолета. Ждали мы довольно долго, пока, наконец, на летное поле не вышла группа людей, и среди них наш папа. Он уже без чемодана, а через руку было переброшено пальто. Папа обернулся, помахал нам и вместе с остальными пассажирами зашагал к самолету, к которому уже подкатил трап. На самолете был нарисован черно-желто-красный флаг. Затем все стали подниматься по трапу, и через некоторое время мы увидели, как у окошка над крылом замелькала чья-то рука. Я сказал, что это наверняка наш папа, и Ким этому поверил, хотя полной уверенности у нас быть не могло.