Что бы сделала предыдущая Майя? Она бы растерялась и расстроилась. И может даже ушла ни с чем. Но я давно изменилась. Потому только усмехаюсь на все эти фразы, и наступаю на него, заставив сделать несколько шагов назад.
— Фактически, согласно всем этим бумагам я здесь главная. Уже. И ждать не придется. А значит, я могу вызвать полицию, чтобы вышвырнуть тебя. Могу нанять собственную службу безопасности, могу воспользоваться своими связями — и подставить так, что ты в жизни не отмоешься. Хм… а может еще проще? Всего-то пара звонков знакомым, которыми я обзавелась благодаря папочке, и то, что я хочу узнать, у тебя вырвут вместе с твоими причиндалами?
Кажется, на него действует.
Не слова — тон.
Потому что я не блефую.
Конец августа в Дю́ссельдорфе довольно прохладен.
Впрочем, я не особо это замечаю из окон такси, который везет меня в клинику.
Я в том же костюме, в котором вышла с утра из дома, и, кажется, мне повезло, что в моем желудке оказались хотя бы сырники — ничего другого в самолете я в себя не смогла впихнуть.
Английский, благодаря постоянным занятиям, у меня вполне на уровне, но в отделение и палату меня не хотят пускать. Я пытаюсь связаться с международным координатором, врачами, я тычу им в лицо старый русский паспорт, который ношу с собой, как талисман, и который их совсем не интересует — мой заграничный-то на девичью фамилию. Я что-то доказываю и требую…
А потом приходит один из администраторов и разрешает зайти.
«Потому что в графе «кого уведомить в случае смерти» именно вы».
Не плакать…
Мои глаза сухи.
Меня провожают в отдельную палату, и предупреждают, что дадут не более десяти минут — после операции и терапии Илья слишком слаб, чтобы устраивать вечеринки.
И половину из отведенного времени я стою в дверях и смотрю на спящего мужчину, который… очень мало похож на самого себя. У меня сил не хватает даже подтащить стул — я встаю на колени перед его кроватью и нажимаю на глазницы, чтобы из них не потекли слезы. И задерживаюсь так на какое-то время.
— Давно я не видел тебя на коленях, золотая, — первое, что я слышу от Каримова после столь долгой разлуки.
Вздрагиваю.
Почувствовал? Разбудила?
— Наверное ты слишком стар для того, чтобы доминировать, — первое, что он слышит от меня.
Выдохнув, я убираю пальцы от лица.
Его оболочка… всего лишь оболочка. Чужая немного. Но на меня смотрит именно Каримов — его темный взгляд и та сила, что в нем содержится, может принадлежать только одному человеку.
— Паршиво выглядишь, — шепчу, хотя мне хочется кричать.
Сухие губы трескаются в улыбке.
— Всегда знал, что рыжие — стервы.
Я тоже невольно хмыкаю. Или всхлипываю? А потом, не меняя позы, осторожно беру его свободные от проводов и иголок пальцы. Мне важно убедиться, что я разговариваю не с бестелесным духом.
— Почему ты не сказал?
— Чтобы ты преданно сидела и жалела меня все это время?
— Чтобы я могла… понять. Быть рядом. Помочь… Можешь выбрать любой из вариантов.
— Мне давали пять шансов из ста, — в его голосе — отголоски жесткости, которая пока прячется внутри. — И до сих пор не уверены, что я попал в эти пять процентов. Я не хотел видеть себя твоими глазами.
— Проще было сделать меня богатой вдовой?
— Да.
С-с-с.
Мне снова хочется что-нибудь разбить, но я умею сдерживаться. О да, умею это, как никто.
Смотрю на него и не могу насмотреться. Хочу так многое спросить… и о нашем прошлом, и о том, что могло бы быть в будущем. И о его чувствах.
— Скажи…
Он чуть приподнимает непослушные пальцы и обводит ими мой подбородок. А потом говорит едва слышно.
— Разве так уж важны слова, золотая?
Быстро опускаю взгляд, чтобы он не увидел снова готовые пролиться слезы.
Слова… нет, не нужны.
Нас прерывает приход медсестер, которые начинают хлопотать вокруг мужчины и просят меня выйти из палаты. Я встаю и на негнущихся ногах иду к двери. Но возле нее оборачиваюсь. Илья смотрит на меня неотрывно, так, как он один может смотреть. И поднимает немного бровь, как бы вопрошая, с чем связана моя задержка. Что я хочу ему сказать?
Сказать? Много. Я хотела бы ему очень много сказать… Но слова и правда не нужны. Так что я только прищуриваюсь в его сторону и произношу нарочито грубо.
— Не вздумай сдохнуть, пока я ищу гостиницу.
Смешок.
А я выхожу из палаты, заползаю в ближайший туалет для посетителей и опускаюсь на кафельный пол, рыдая взахлеб.
Долго.
С подвываниями.
Очистительно.