– Ну так что я не так поняла?
– Наши над ней смеялись, когда она упала в столовке. Помнишь? Ленка с Клео сказали, что она страшная и всё такое. Ну и я возразил, мол, ладно вам, обычная же девчонка, просто забила на внешность, на моду там. А накрасить, причесать, приодеть и… Они: типа ей ничего не поможет. Ну, в общем, слово за слово, ну и как-то поспорили. Я тогда даже и не думал, что вот так всё выйдет, что…
– Ты её водил везде! В театр, в кафе! Ухаживал!
– Да не ухаживал я ни за кем. Я же ничего не делал. В смысле, не подкатывал там, ничего такого ей не говорил. Но куда-то мы ходили, да. Ну я же не мог ей просто взять и сказать, что у нее с волосами беда. Ну а так… типа само собой, как-то естественно получилось.
– С совестью у тебя беда, – буркнула я. – Хочешь сказать, что ты даже не замечал, что ты Верке нравишься?
Он пожал плечами.
– Может, и замечал, не знаю. Я об это не думал. Ну точно, не думал, что у нее все серьезно. Думал, обычная симпатия, да и всё. Мне она ведь тоже нравится, ну, как друг. Она милая, умная, хорошая, с ней интересно, не так, как со всеми… Да я бы с ней даже замутил, но…
Знаю я его «но».
– Какая честь, – съязвила я.
– Да не в том смысле! – вскинулся он, но сразу отмахнулся. – Да ладно, короче. Ты только присмотри за ней, пожалуйста.
Когда мы вышли с Веркой из клуба, она тотчас спросила:
– Ну? Что он тебе сказал? О чем вы разговаривали?
– Поедем ко мне? Я тебе всё расскажу, – пообещала я, не имея при этом ни малейшего представления, как мне сказать про такое бедной Верке. Это ведь так унизительно…
27
Как я ни пыталась смягчить «пилюлю», подобрав обтекаемые слова и умолчав о самом обидном, Верка всё равно после моего рассказа безудержно рыдала в голос. И потом полночи ещё всхлипывала потихоньку.
Поведать ей про спор у меня язык так и не повернулся. Сказала только, что Шаламов решил сделать из неё «красавицу» назло Свиридовой. Отсюда и его подарочки, и намеки про прическу, и всё остальное. Так и то она убивалась.
– Как это унизительно, – плакала Верка.
– Он сказал, что ты ему очень нравишься… – напомнила я. – Просто любит он другую. Ну что поделать? Сердцу же не прикажешь.
Но она разрыдалась ещё горше.
– Теперь я всё понимаю… какая же я была дура… всё за чистую монету принимала. Он мне: а чего ты очки носишь? У тебя такие прикольные глаза без очков. Почему линзы не попробуешь? И я как идиотка мчалась в оптику… мучилась с этими линзами… привыкала. Или такой: маме подарили сертификат в какой-то навороченный салон, а она сама всегда ходит к другому мастеру. Вот, типа, возьми, воспользуйся, а то пропадет. Или: почему ты вечно в этой юбке ходишь? Говорит: она немножко пенсионерская. Ну та, коричневая у меня, помнишь, ниже колена? И я как дрессированная собачка переодевалась, меняла причёску, училась краситься!
– Зато ты теперь такая красотка! Вкус у Шаламова, каким бы гадом он ни был, всё-таки есть.
Но Верку мой комплимент не утешил, она лишь взглянула на меня с острым укором.
– А дружки его про это знали, да?
Я пожала плечами.
– Может быть.
– Какой позор… – Она сидела прямо на ковре, подтянув колени к груди, и негромко подвывала.
– Да ничего позорного, Вер.
Но она меня не слушала. Что странно и, наверное, даже хорошо – пока я с ней возилась, отвлеклась от собственного горя. Правда, когда мы с Веркой всё-таки легли спать, оно меня накрыло… Измученная Филя посапывала у меня под боком, а я лежала и глотала слезы. Легко было советовать Верке: наплюй, забудь, встретишь другого, всё будет хорошо. А самой что делать? Если никакой другой не нужен… если даже не знаешь, как жить без него…
На следующий день мы проснулись обе почти в обед.
– Хорошо хоть суббота сегодня, – простонала Филя. – А то я бы не выдержала ни одной пары.
– Угу, – поддакнула я, вспомнив, что уже несколько дней не показывалась на работе. Да, Руслан разрешил, но наглеть тоже не стоило. Тем более теперь – когда денег взять больше неоткуда.
Я решила, что, как только Верка уйдет, позвоню ему и скажу, что мне получше и завтра выйду в смену. Всё равно невыносимо сидеть одной в четырех стенах.
Но Филя к себе не спешила. Она, как мазохистка какая-то, выспрашивала и выспрашивала, о чем вчера мы говорили с Шаламовым. Каждую деталь мусолила и разжевывала. Мне аж надоело, честное слово.
– Слушай, Вер, тебе лучше просто выкинуть из головы и его, и вчерашний вечер. Зачем сама себя мучаешь?
– И кто она, как думаешь? Он не говорил? – Верка будто меня не слышала.
– Она у нас, на юрфаке, преподает. Самарина какая-то.
– Ты даже её фамилию знаешь? – прищурилась она.
– Да эти уроды вчера называли, когда ты с ним танцевать пошла.
– Да? А что они говорили?
– Да не знаю… не помню.
– Ну примерно? – не отставала Филя.
– Ой, да ничего такого. Она просто там рядом сидела, они и сказали, мол, вон она… Самарина эта…
– Там была она?! – Филя округлила глаза. – То-то Артем сидел как в трансе, ни на что не реагировал. Я за его взглядом один раз проследила, он пялился на одну там… но она была с мужиком… Значит, они поссорились, и он позвал меня её подразнить? Или она замужем и завела себе молодого любовника?
– Не знаю, Вер.
Лицо её исказила страдальческая гримаса.
– У меня такое ощущение, что меня всю в грязи изваляли, – простонала она. – Причем публично, всем на потеху…
– Вер, ну и зачем тогда ты всё это раз за разом вспоминаешь? Сыплешь соль на рану. Лучше выкини из головы как можно скорее. Понимаю, что больно, но это не самая большая драма в жизни.
– Легко тебе говорить, – укорила меня Филимонова.
– Мне? Легко? – мгновенно завелась я. – Меня вообще-то Димка бросил! Я вообще-то вчера его с другой застукала! Да у меня сердце разрывается… я не знаю, чем себя отвлечь, чтоб с ума от горя не сойти. А ты говоришь – мне легко?
Филя вдруг обиделась.
– Рощин тебя, может, и бросил, но не унизил прилюдно, – скорбно изрекла она.
После этого сразу засобиралась домой. Мы с ней не поссорились, конечно, но распрощались не слишком тепло.
В другой раз я бы, наверное, расстроилась – всё-таки Филя моя единственная подруга, но сейчас все мои чувства, все мои мысли вертелись вокруг Димки и его проклятой Эли.
И пяти минут не прошло после ухода Филимоновой, как в дверь позвонили. Я решила, что это она вернулась за чем-нибудь. Даже успела подумать: ну слава богу, помиримся. Не хватало ещё, чтобы мы с ней соревновались, кому из нас сейчас больнее.
Я нацепила дружелюбную улыбку и распахнула дверь, а на пороге стоял… Руслан Извеков.
– Ой, – сморгнув, удивилась я. – Привет.
– Привет, пропажа, – улыбнулся он. – Впустишь?
– Ах да, конечно, проходи, – спохватилась я, отступая назад.
Он переступил порог, затем, оглядываясь по сторонам, прошёл на кухню. Прямо в обуви. Модной, дорогущей, но всё же уличной. Кухню мою он тоже обвел любопытным взглядом. Правда, вместе с любопытством в его взгляде явно читалось: ну и халупа. Ну или что-то подобное.
Потом встал у окна, ко мне лицом.
– Проходи не стесняйся, – не удержавшись, съехидничала я. – Можешь не разуваться.
Он посмотрел на свои туфли и хохотнул.
– Извини. Но не переживай, они у меня чистые.
– Угу, я так и подумала.
– А что на звонки не отвечаешь? С утра тебе названиваю. Испугался, что ты тут при смерти лежишь… – хмыкнул он.
– Ой, не знаю… телефон, наверное, разрядился…
– Угу, я так и подумал, – шутливо передразнил он меня. Потом вдруг протянул мне пакет с апельсинами. – А это тебе. Витаминчики.