– Тань, подожди, – он мягко, но настойчиво развернул меня к себе. И сразу оказался так близко, что у меня ноги ослабели. – Прости меня.
Я хотела сказать: «Не за что мне тебя прощать. Ты же не виноват, что разлюбил…», но горло перехватило. А Дима вдруг сказал:
– Я скучаю по тебе. Больше всего на свете я хотел увидеть тебя…
Дыхание у меня задрожало. Черт, только бы не расплакаться! Зачем он это всё говорит? Зачем мучает меня?
– Ты сказал, что не любишь меня, – с трудом выдавила я.
Не отрывая взгляда, он качнул головой.
– Это не так. Прости, что заставил так думать. Я просто не мог по-другому. Я думал, что уже больше не смогу видеть. А зачем тебе такой… калека? Я просто хотел освободить тебя… от обузы.
Всё-таки он пробил меня, как я ни старалась сдержаться. Глаза заволокло слезами, губы задрожали.
– Освободить? От обузы? Да какую чушь ты говоришь? Себя послушай! – выпалила я чуть ли не в истерике. – Я любила тебя! Как может быть любимый человек обузой? А если бы я ослепла, то ты бы меня тоже считал обузой? Считал бы, что я тебе мешаю жить?
– Нет, конечно же, нет!
– Тогда почему ты за меня так решил? Мне в радость было просто с тобой рядом находиться. Но ты всё решил по-своему, и за себя, и за меня.
– Я просто хотел, чтобы ты была счастлива.
– Серьезно?! Ты правда думаешь, что, когда человека лишают самого дорогого, самого главного в его жизни, он может быть счастливым? Ты сумасшедший, Дима? Так вот знай, я несчастлива! Я глубоко, я страшно несчастлива. Мне больно, мне горько… да даже слов таких нет, как мне плохо.
– Прости меня, я постараюсь всё исправить… – он подался ко мне, словно хотел обнять, но я отшатнулась от него, причем бездумно, на инстинктах, так, как уклоняются от удара.
Он остановился и больше не делал попыток меня коснуться. И смотрел на меня с отчаянием и болью.
– Я ошибся… я докажу тебе, я всё сделаю, чтобы ты смогла мне снова поверить…
Я покачала головой.
– Дим, не надо. Не мучай лучше ни меня, ни себя. Я даже не знаю, люблю ли я тебя ещё. Всё, что я чувствую сейчас, это боль. И разочарование. После всего я уже ничего не хочу. Ты не отношения наши разрушил, Дима. Ты меня разрушил.
– А я тебя люблю. И всегда буду любить.
– Ну да. Ты еще говорил, что всегда будешь рядом. Что никогда не бросишь. Нет, Дима, прости меня, но доверять я тебе больше не смогу. А вдруг, не дай бог, конечно, с тобой опять что-то приключится. Проблема какая-нибудь… И ты снова в одиночку решишь, что мне будет лучше без тебя проблемного. И уйдешь в закат. А мне снова проходить через эти круги ада?
– Нет, такого не будет.
– Я этого не знаю. Зато знаю теперь, каким ты можешь быть жестоким.
– Это никогда не повторится.
Я видела, что Дима сейчас совершенно искренен. Что он по-настоящему раскаивается и терзается. Но… я действительно ему больше не верила. И ничего больше не хотела. Никаких отношений, никакой любви, ни с кем, никогда…
– Да, ты прав, – глухо и уже без слез произнесла я. – Это не повторится. Потому что мы больше не будем с тобой… Дим, ты не приходи больше и не звони. Не надо. И привет Эле.
Рощин изумленно взметнул брови.
– При чем тут Эля?
– А я не знаю… не знаю, как она так быстро оказалась у тебя дома, буквально через пару дней после нашего расставания. Да и в нашу последнюю встречу ты тоже был с ней. Так что…
Он раздосадовано посмотрел в сторону, тяжко вздохнул, потом снова – на меня.
– Да всё это случайно получилось. Из Центра просто позвонили, предложили возобновить курс. Я согласился, ну и потом приехала Эля. Я сам ее не ждал. И уж точно не приглашал. Да мне нет никакого дела до этой Эли. Теперь – тем более. Я отказался от занятий в Центре. Больше с ней у меня никаких точек соприкосновения нет. Насчет неё уж точно не стоит даже думать. Никого у меня не было и нет... только ты…
Я покачала головой.
– Нет, Дим, меня у тебя больше нет. Прощай.
И пока вновь не разрыдалась, я заскочила в отделение.
32
Визит Димы окончательно выбил у меня почву из-под ног. Я вернулась в палату вся в растрепанных чувствах. Легла на свою койку носом к стене так, чтобы соседки не видели, что я плачу.
В десять погасили свет, а я всё не могла унять слезы. Вроде успокаивалась, но затем снова что-нибудь вспоминалось… Всё-таки я безумно по нему скучала, аж внутри всё скручивалось. И неизвестно, кого я наказала сильнее, оттолкнув Рощина, – его или себя. Даже пожалела малодушно, что не простила, не помирилась с ним.
Правда, потом сказала себе, что нет, всё правильно. Я ведь живой человек, а с людьми нельзя так: захотел – бросил, захотел – приблизил. Но Диму из черного списка вернула, хотя дала себе слово, что на его звонки отвечать не буду.
В шесть утра началась привычная суматоха. Я же еле глаза разлепила, хотя мне казалось, что вообще не спала ни минуты. Потянулась к тумбочке за телефоном и увидела, что от Димы пришло сообщение. Буквально час назад. Значит, и у него ночь была бессонной.
Почему-то открывала его сообщение не только с волнением, но и каким-то страхом. Хотя чего бояться? Всё самое ужасное он мне уже сказал.
«Привет, Таня. Я много думал о твоих словах. Наверное, ты права. Я не должен был решать за тебя. Просто ты такая яркая, красивая, так любишь жизнь, и я считал, что не имею права связывать тебя обязательствами, лишать чего-то. А жизнь с таким инвалидом – это всегда обязательства и лишения. И я уже просто ненавидел себя за это. Но я все равно не должен был оставлять тебя вот так. Теперь я это понимаю…
Прости меня, Таня, если сможешь. Я правда очень сожалею. И меньше всего на свете хотел причинить тебе боль.
Преследовать я тебя не стану, обещаю. Всё будет так, как ты решишь. Не захочешь больше меня видеть – я пойму. Я просто хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя. Очень сильно люблю».
В палату зашла медсестра, позвала сдавать кровь из пальца, но я её не заметила и не услышала, поглощенная своими переживаниями. Неделю назад за эти строчки я бы что угодно отдала. Они мне были нужны как воздух. Да и сейчас, что уж врать, стало немного, но легче. Даже если у нас с ним всё закончилось, его признание в любви как бальзам на израненную душу.
Вчерашняя медсестра, которую подкупил Дима, снова заглянула в палату и сердито рявкнула:
– Ларионова! Одну тебя ждет лаборант! Все уже сдали кровь, а ты чего сидишь?
Я поплелась в процедурную, оттуда – сразу на завтрак. И впервые за все последние дни нормально поела.
Отвечать я Диме не стала. Не из вредности, просто не знала, что ещё сказать. Подумала: может, спустя время… но он пришёл этим же вечером. Опять.
На этот раз уже другая медсестра уловками вызвала меня из палаты, пробубнила, что надо «тихо, быстро и назад».
Я выскользнула на площадку, где меня ждал Рощин точно, как вчера. И такой же серьезный. Прямо дежавю.
Я вздохнула, привалилась спиной к двери.
– Дима, тебе не нужно было приходить. Мы же обо всем вчера поговорили, – устало произнесла я. – Мне нужно…
Мне нужно какое-то время, хотела я сказать. Время, чтобы успокоиться, остыть и всё обдумать. Потому что не умею я вот так запросто, по щелчку, переключаться. Ещё хотела сказать, что позже обязательно его наберу, и мы нормально поговорим, когда буду готова. Но ничего этого сказать я не успела, потому что по лестнице неспешно поднимался… Руслан Извеков. Ещё и с букетом роскошных белых лилий…
Зачем он появился? Ещё и цветами угадал! Больше всего я люблю лилии.
Я в немом изумлении уставилась на своего начальника, которого присутствие Димы почему-то совершенно не смутило.
– Привет, – широко улыбнувшись, поздоровался он и встал рядом с нами.