– Идти-то хоть можешь? –подмигнула ей я, и мы обе снова прыснули.
А вот на паре мне уже было не до смеха. Сначала Гаевский отчитал меня за опоздание, потом вообще вызверился на Склярове, который заявился ещё позже. И рассерженный до предела гонял нас на семинаре в хвост и в гриву. Причем задавал вопрос резко и, если ты с ходу не отвечал, ставил неуд куда-то себе в журнал. Всю пару мы сидели как на бочке с порохом. Потому что знали по слухам, что угрозы Гаевского – не пустой звук. Если уж он кого невзлюбит, то черта с два потом поставит экзамен. Хоть из кожи вон выпрыгивай, хоть пороги обивай, хоть выучи всё наизусть – бесполезно. Благодаря ему ряды студентов после каждой сессии стабильно редеют. И, как по мне, это не принципиальность, а просто противный характер. И ничего ему не сделаешь, никуда не пожалуешься на произвол – его отец у нас проректор. Вот наши девчонки перед ним и мечут бисер, улыбаются, флиртуют, заискивают. Хотя это тоже не всегда помогает – сегодня он истязал нас всех без исключения.
После его семинара мы выползли еле живые. В холле меня поджидала Вера Филимонова. Мы обе жили недалеко от универа. Я – в двух остановках, Верка – в трёх. Это буквально двадцать минут пешком, а то и меньше. И обычно друг друга мы не ждали, только если уж встречались внизу, то шли вместе, а тут она намеренно караулила меня у центральной лестницы.
Потом я догадалась, почему – у входа отиралась всё та же компания. Точнее, у ярко-желтого спорткара. Брюнетка обнимала блондина, ну или он её. Видимо, они – пара. Остальные трое парней наперебой добивались внимания платиновой блондинки. Хотя нет – двое. Третий, как раз тот, что в столовой подал Верке руку, Артём, вроде, стоял как бы с ними, но и будто сам по себе. И как раз блондинка чаще всего обращалась к нему, а он ей вроде и отвечал, но без вовлеченности. Мне показалось, что она тоже это чувствовала и поэтому злилась. А потом он и вовсе задрал голову кверху, словно увидел что-то в небе, и вообще перестал на неё реагировать.
Верка копалась возле огромного, на полстены, зеркала, устраивая вокруг шеи шелковый цветастый платок, а я наблюдала за ними сквозь стеклянные двери.
– Ты их боишься, что ли?
– Ещё чего! – хмыкнула Филя, сразу занервничав.
– Стесняешься? – догадалась я.
– Нет!
–Тогда пойдем уже скорее.
Мы с Филимоновой вышли на улицу, и уже прошествовали мимо, как услышали за спиной женский голос.
– О, это же те две овцы?
Филя сразу напряглась ещё больше и, вцепившись мне в локоть, зашипела:
– Не ввязывайся только. Просто идём мимо, ладно? Пожалуйста!
Я бы вряд ли смолчала, конечно, но тут нас обогнал Гаевский. Пришлось прикусить язык.
– Одна – овца, вторая – скорее, корова.
– Угу, на льду.
– Зато в платочке с розами.
– Колхозный шик.
И обе издали смешок.
– Вы чего такие злые? – сказал им с усмешкой кто-то из парней. По-моему, как раз Веркин брюнет.
И точно, одна из девиц подтвердила:
– Тёма у нас сегодня защитник убогих…
Потом мы отошли уже слишком далеко и больше ничего не слышали. Но Филя заметно расстроилась.
– Наплюй, – приободрила её я. – Сами они коровы убогие.
Мы повернули направо, прошли два квартала, лавируя между большими лужами и перепрыгивая маленькие лужицы. Совсем недавно был дождь, в воздухе пахло свежестью, асфальт влажно блестел на солнце. Машины еле ползли и все равно поднимали от колес брызги.
Дойдя до перекрестка, мы остановились, ожидая зеленый свет. И тут из-за угла вывернул знакомый желтый спорткар. Он ехал в нашу сторону, и вдруг, прямо перед нами, резко газанул. Мы с Веркой отскочили назад, но это нас не спасло. Машина пронеслась по луже стрелой, окатив нас с головы до ног, и скрылась.
Грязная холодная вода стекала по лицам, по волосам, по одежде.
– Вот же твари! – выругнулась я в бессильной злобе. – Уроды!
Верка, глядя на свое пальто, нежно-розовое, сплошь покрытое бурыми пятнами, беззвучно разевала рот.
– Сволочи! – наконец выпалила она. – Блин, я думала, все придурки остались в школе, а в универе взрослые люди. С мозгами! Но это… Я завтра же пойду в ваш деканат! Нажалуюсь на них! А если надо – то и до ректора дойду!
Я-то бы, конечно, выбрала способ попроще. В духе «око за око». Даже уже представила, как завтра оболью чем-нибудь этих двух дур, но Веркины слова про взрослых людей с мозгами меня слегка охладили.
Хотя домой все равно примчалась злая как черт. Сунула куртку и джинсы в стиралку, сама – в душ. Потом, все еще клокоча, набрала Диму. Слава богу, он ответил. И от его голоса сразу на душе стало легче и теплее, что ли. Я, конечно, выплеснула ему всё своё негодование, но спустя полтора часа, когда мы закончили разговор, поняла, что больше не злюсь. Ни капли. Наоборот, я сидела и улыбалась.
А вечером меня огорошил своей новостью отец. Он пришёл с работы раньше обычного, весь какой-то на подъёме, под нос себе что-то насвистывал. А потом выдал:
– Ну всё, Таня. Меня взяли.
– Куда? – не поняла я.
– Ну, на работу. В Якутию. На прииски. Я тебе недавно рассказывал. Вот сегодня ездил в их контору. В общем, взяли меня. Ну и ещё несколько мужиков. Всё уже точно. В конце недели, в пятницу, уезжаем. Жить будем в поселке. Дорогу нам оплатят. Пропитание тоже. Так что заживём. А с первой зарплаты я тебе перевод пришлю. Ты, главное, учись.
– А вдруг это развод? – забеспокоилась я.
– Не говори глупости! Контора солидная. Всё серьезно. Некоторые мужики уже не первый год туда-сюда на вахту ездят. Я же поспрашивал.
– Ну ладно. Но как-то это всё неожиданно… слишком быстро как-то…
– А чего рассусоливать?
Отец, пока мы ужинали, расписывал, как ему повезло, что он туда попал. Радовался, что там будет всё бесплатно. И постоянно повторял: «Вот теперь заживём!». От обещанных ста тысяч в месяц у него горели глаза.
Наверное, его воодушевление отчасти передалось и мне. И я вдруг подумала: а почему бы Диме тогда не перебраться к нам после того, как папа уедет? Да, у нас всего две комнаты, но нам ведь места хватит. Я бы лично с ним даже в шалаше ютилась. Главное же, здесь – центр, универ под боком, да и вообще всё близко.
Засыпая, я мечтала, как мы будем жить с Димкой вдвоем, по-настоящему, как муж и жена…
11
Утром в универ мы снова шли с Веркой. Она опять меня поджидала, потому что на полном серьезе надумала идти с жалобой в деканат. И меня с собой звала. В качестве свидетеля.
– Не пойду, – поморщилась я. – Ты прости, но это детский сад какой-то.
– Детский сад – это окатить людей водой из лужи! Их надо наказать. Поставить на место. А то совсем зарвались. Иначе в другой раз… – Верка не смогла ничего придумать. – Ещё какую-нибудь гадость сделают. Они и так обнаглели в конец!
– Ну облей их тоже чем-нибудь.
– Фу, это уже базар какой-то. Проблемы надо решать цивилизованно. Через деканат, например.
– И что им в деканате сделают? – хмыкнула я. – Отчислят всю компанию за то, что Верку Филимонову облили?
– Как минимум – пусть поговорят. Приструнят как-то. Ну что ты усмехаешься? Они мне новое пальто испортили, между прочим.
До самого универа Филя бухтела, убеждая меня, что я тоже должна к ней присоединиться. Потом резко, на полуслове, замолкла. Я посмотрела вперед – перед нами вышагивал Веркин брюнет. Лениво так, как на прогулке. Потом, у самых дверей, он оглянулся, увидел нас с Веркой и вдруг улыбнулся. И… придержал для нас двери. А затем вообще убил. Не меня – Верку. Спросил у неё вполне себе дружелюбно и просто, не по-мажорски:
– Как дела?
Она захлопала глазами и промямлила что-то невнятное, стремительно розовея. Затем, когда он отошёл, перевела на меня ошалевший взгляд:
– Что это было?
Мы сдали куртки в гардероб. До первой пары оставалось ещё время.