- "Ты вот, что нам скажи, и не бойся, говори правду. До зимы доживем ли с радиацией этой? Или раньше помрем? Мы смерти не боимся, но знать надо, дрова на сколько запасать, как с провиантом быть? Мы потому вышли, что спросить не у кого, а ты вроде с приборами возишься. Скажи, пожалуйста".
Сильно тогда запершило у меня в горле, и не от чернобыльских горячих частиц.
- "Здесь небольшая радиация и она будет довольно быстро спадать. Свою главную дозу вы уже получили в первые недели после аварии. Но и она очень-очень далека от смертельной. Вам сколько лет?"
Оказалось, что старику более восьмидесяти, а старухам за семьдесят.
- "Ну, вот видите, за свою жизнь вы уже болезнями обзавелись. От чего помрете, это – Богу решать, только не от радиации".
- "Животное по земле можно пускать?" – спросила старуха с кошкой, "А то тяжело мне носить, но боюсь, чтобы уродом каким не стала, лапы не пожгла".
- "Пускайте, ничего ей не будет".
- "С деревьев, что можно есть, яблоки можно?"
- "Можно, если от кожуры очистить".
- "Съешь яблоко" – говорит хитрый старик.
Я срываю яблоко и ем. Боже! Никогда в жизни не ел более кислого яблока. Скулы у меня сводит, но я вспоминаю путь, который прошли они до церкви и назад, путь по лесным чащобам, в десятки километров длиной, старика, которого вела старуха, кошку... И не только ем, но даже улыбаюсь. Наконец с яблоком покончено.
- "Съешь еще", – просит старик.
Ем...
Мои товарищи, подбежавшие чуть позже и отлично знающие мою "любовь" к яблокам, делают вид, что любуются окрестностями.
Время наше истекло.
Мы переговорили с пилотами и оставили старикам все консервы и шоколад из неприкосновенного запаса.
Вечером я дождался, когда в кабинете Щербины не было посетителей, и попросил секретаря пустить меня на три минуты. Рассказал Председателю про стариков и то, как я нарушил все инструкции и правила, посоветовав им остаться. Щербина поднял на меня красные от недосыпания глаза.
- "От немцев спаслись, а свои снова в лес загнали. И просят, чтобы дали право на родной земле умереть? Как можно отказать? У кого рука поднимется? Пусть живут. У Вас еще какие-нибудь предложения есть?"
- "Там недалеко расположена воинская часть. Нельзя ли приказать раз в день полевую кухню присылать в деревню? Подкормить их. Питание будет чистое, а внешняя радиация незначительна".
- "Хорошо. Идите".
Выходя, я слышал, как он приказал соединить себя с военным начальством.
9. "Славутич"
Несколько лет назад, в разговоре со мной один из работников Чернобыльской атомной станции, живущий в городе Славутиче, произнес горькие слова:
- "Все эти годы мы и наши семьи живем под гнетом. И все еще в городе продолжается борьба с радиоактивностью. Конца этому не видно".
Так уж получилось, что из-за моего беспокойного характера, один из кусочков описываемой здесь эпопеи оказался связанным со Славутичем. Начало его – тоже осень 1986 г.
Однажды, придя в зал заседаний (не особенно большую и душную комнату), я поразился рисункам и чертежам, развешанным по стенам. На них были изображены улицы прекрасного города. Трехэтажные коттеджи самой современной архитектуры с небольшими садиками и гаражами в подвальном этаже, зеленые парки, бассейны, удобные магазины.
На вопрос: "Что это такое?" стоявший рядом военный объяснил:
- "Это будущий город энергетиков, тех, кто будет работать на Чернобыльской станции после того, как ее снова пустят, конечно, первые три блока. А ваш монстр – 4-й блок захоронят".
Город впоследствии назвали Славутичем.
Началось заседание ПК. Очень скоро стало ясно, что на строительство такого города потребуется уж слишком много средств. В конце концов, решили, что для чернобыльцев каждая из республик Советского Союза построит один микрорайон будущего города, естественно, в своем национальном духе. Так возникнет новый прекрасный город – город мечты.
Забегая на несколько лет вперед, скажу, что многие районы города, действительно получились красивыми и удобными. Но в результате распада Союза полностью эта мечта так и осталась неосуществленной.
Пока шли архитектурно-строительные споры, мне в голову пришла одна тревожная мысль.
Город предполагали расположить в достаточном удалении от границы Чернобыльской зоны. Казалось место выбрано удачно: красивое, без радиации и удобное для железнодорожного сообщения. Но мы уже в то время знали, что вылетевший при аварии из реактора долгоживущий (его период полураспада около 30 лет!) радионуклид цезия-137, разнесся на очень большие расстояния. Чернобыльская зона была местом сосредоточения выброшенных частиц топлива и связанных с этими частицами радиоактивности. Цезий же легко испарялся и летел независимо от топлива, на мельчайших частицах пыли и дыма. Там, где радиоактивные облака касались земли в результате дождя или сложных воздушных течений, на почве образовывались радиоактивные "пятна" – "цезиевые пятна".
К этому времени пятна уже обнаружили на Украине, в Белоруссии и России за сотни километров от Чернобыля. В особенно активных "пятнах" здоровье живущих там людей подвергалось серьезной угрозе. Было решено их переселять.
И вот, слушая докладчиков, я думал о том, что в районе будущего города могут быть цезиевые пятна. Никаких конкретных данных о радиационной обстановке сообщено не было и после совещания я подошел к руководителю нашей оперативной группы и попросил поговорить с военными. Они дают нам вертолет, а мы берем пробы почвы в месте, где будет строиться Славутич, и анализируем их.
Вообще-то измерениями радиационной обстановки вне территории станции занималось специальное ведомство с трудно произносимой аббревиатурой – Госкомгидромет. Проще называть его – Комитет по метеорологии. Но у его работников в то время часто не хватало приборов, сил и времени, чтобы выполнить весь огромный объем работы. И другие учреждения, способные делать измерения, делали их и передавали результаты Комитету для создания подробных карт радиационной обстановки. Поэтому, моя просьба была выполнена – вертолет дали, пробы мы взяли и измерения в "гинекологии" провели.
Результаты можно было толковать двояко. С одной стороны, радиоактивность проб не превышала норм, введенных после аварии. Согласно этим нормам допустимая загрязненность почвы по цезию-137 составляла 15 кюри на квадратный километр. А наши данные по району Славутича колебались от 5 до 11-12. Все ниже нормы.
С другой стороны, я не мог представить себе, как люди, большинство из которых пережило аварию и выселение из города Припять, будут жить в месте, где постоянно трещит счетчик радиоактивности. И его надо брать с собой, чтобы пойти собирать в лесу грибы или ягоды. И надо постоянно думать, съесть сорванное яблоко или лучше не есть. Для существования в таких условиях надо иметь глубокую веру в расчеты медицины и очень крепкие нервы. Вряд ли можно было ожидать эти качества у людей, переживших аварию.
Зима 1987 г.
С нашей точки зрения следовало перенести центр города на несколько километров в сторону от пятна, это намного улучшило бы радиационную обстановку в самом городе и позволило безопасно отдыхать в его окрестностях.
Написав все эти соображения, я передал докладную записку и карту с измерениями (раскрашенную для убедительности цветными карандашами) в ПК и представителю Комитета по Метеорологии.
И забыл о Славутиче занятый бесконечными и всегда спешными делами.
Прошли месяцы. Наступил 1987 г., весна, приближалось лето.
В конце весны мне не повезло. Во время обследования 3-го блока, который проходил в это время усиленную дезактивацию и подготовку к пуску, на меня сверху неожиданно хлынула радиоактивная вода. Скорость бега к санпропускнику, где можно было ее смыть, оказалась недостаточно быстрой. И пришлось отправляться в Москву на лечение. Только осенью 1987 г. я снова попал в Чернобыль.