Сперва она просунула в дыру свернувшуюся в трубку и похожую на толстое копье картину. Потом, застонав от боли в плече, подтянулась и выползла сама. Посидела, отдыхая. Встала на колени. Ветер тут же секанул песчинками в глаза, дернул волосы.
— Микитка, глазки закрой!
Сидя, хватаясь свободной рукой, стала сползать по скату, сжимая зубы, когда боль крутила плечо.
Дома на улице стояли впритык, черепичные крыши с желобами вдоль закраин соприкасались, хватало труб, ребер и выступов; и переползать с одной на другую, даже с занятой рукой и грузом на спине, оказалось гораздо легче, чем Бережка думала. Да и Рыжий выбирал для нее самую легкую дорогу. Но все равно, прежде чем оказаться на чердаке аптекаря, она вспотела, как мышь под веником.
Дверь оказалась не заперта. Мартин сидел у загроможденного аптечной утварью стола и с мрачным видом толок что-то в фарфоровой ступке.
— Какого лешего…
Он уронил пестик в ступку, а ступку на пол. Путаясь в руках и коленях, обмахнул и придвинул табурет. И совершил еще тысячу ненужных движений, светясь так, будто внутри него зажгли свечу.
От резких запахов расчихался и заныл Микитка. Мартин сунул ему мятный пряник, и ребенок зачмокал, роняя крошки в волосы государыни.
— Спрячь вот это, — она положила на угол стола скрученную в трубку картину. — Когда уйду. А пока объясни, что происходит.
— Садись… садитесь… дайте, помогу его снять.
Она покачала головой.
Мартин, зарылся в пузырьки и бутыли, накапал настоя мяун-травы, отогнал от чашки нахального Рыжего, залил настой кипятком:
— Выпейте.
— Нет.
— Они девочек взяли… топить в болоте. Возле дома Старой луны, — он отхлебнул из чашки и, скривившись, украдкой сплюнул в сторону.
— Значит, пошли спасать. И кто-то ранен… Вот что. Если кто у тебя объявится, пусть ищут меня на старой мельнице. Той, что в Укромном лесу. Знаешь?
Аптекарь кивнул, облизываясь, стараясь хоть так избыть горечь зелья. Кот водил за ним полным надежды взглядом. Когда же Бережка повернулась к двери, и Мартин отвлекся, прощаясь с ней, оказался на столе… После их ухода Мартин долго тряс надо ртом опустевшей чашкой, недоумевая, куда же делась мяун-трава, задумчиво улыбался, а потом забрал картину и спустился в погреб, где до полудня переставлял и ворочал бочки с вином, маслом и огурцами.
Пока они разговаривали, ветер окреп. Он нес тяжелые тучи к дому Старой Луны. Туда же, как на неслышный зов, влеклись вдоль земли со всей Кромы крутящиеся песчаные веретена. Это значило, что вниз спускаться не стоит. Песчаные стражи начали свою охоту.
Тучи сопротивлялись ветру, провисали, царапая подбрюшьями коньки крыш, хватались за шпили и флюгера. Внутри них, словно пробуя силы, порыкивал гром. Кот волновался, дергал кончиком хвоста, то и дело оглядывался на государыню. А она медленно, но упорно продвигалась по крышам на полуденный закат[32], к городской стене: ломая ногти и ссаживая ладони о края черепиц, взбиралась на гребни; сползала, цепляясь за трубы и выступы; где могла, обходила по краю скаты; ныряла под слуховые окна; перелезала через желоба. Укрытый сверху плащом Микитка дремал, ткнувшись носом в теплые завитки на ее затылке.
Вот и последний скат, похожий на чешуйчатого медного дракона. Под ним тесная, словно щель, улица, и за ее второй стороной городская стена. Рыжий прыгнул изящно, без разбега, взметнув апельсиновым хвостом, словно показывал: «делай, как я». Государыня села, упираясь ногами в желоб, глубоко дыша. У нее кружилась голова.
Рыжий подождал, вернулся и, громко урча, потерся о ее руку: «давай же!» Она встала. Взглядом смерила расстояние и прыгнула. Повисла на желобе, до искр в глазах ударившись коленом, но: цепляясь, взбираясь, подтягиваясь — ногтями, пальцами, локтями, коленями, отползала от предательского края. Прилегла, держась за живот. Проснувшись, во весь голос засмеялся Микитка.
Выбив локтем стекло в слуховом окне, Бережка отодвинула задвижку и влезла на чердак. Рыжий прыгнул следом. Принюхался, шевеля усами. Чихнул от запаха пыли и близкого дождя. И гордо направился вниз. Похоже, бывал кот здесь не первый раз, потому что уверенно вел государыню по натертой воском, с точеными балясинами лесенке сквозь хозяйскую спальню и ниже, в ухоженную — только что не вылизанную — кухню. Собственно, весь дом, похожий на тесную башенку, и состоял из этой кухни, спальни над ней, чердака и, возможно, подвала.
В кухне было тепло и сухо. Пол пригнан кирпичик к кирпичику, из серебристых ясеневых панелей выступал полукруглый очаг, на полке над ним звонко тикали часы: деревянный шалашик с костяным циферблатом. У очага аккуратно сложены небольшие мехи, кочерга, щипцы для разбивания углей. Горел, потрескивая, огонь. Блестела медная посуда. В стрельчатое с цветными стеклышками окно стучали редкие еще капли.