- Спасибо, Марь Тихомировна, мы обязательно им передадим!
Режиссёр из-за кулис, безмолвно и дико матерясь, делал мне знаки уйти немедленно и не срывать сцену чистой любви. Но, я и сама не знаю, что на меня нашло... Как будто бес в меня вселился! То ли реабилитироваться перед залом захотелось за первый свой нелепый выход... То ли злость и обида на режиссёра заглушила разум, но я и не думала уходить со сцены.
- А знаете, - сказала я, - тогда мы вместе с вами просмотрим это замечательное издание с красочными фото и насладимся эстетикой в современном искусстве!
Я села между ними, попросив "шофёра Грицка" чуть подвинуться на скамеечке и раскрыла альбом. Я говорила молчащим недоумённо "артистам" всё, что нужно было сказать по своей роли, вставляла не состоявшиеся реплики колхозников, добавляя при этом "иногда спрашивают", или "некоторые удивляются", и, наконец, эффектно удалилась со сцены, мельком победно взглянув в сторону режиссёра. Но тому было не до меня - он, уткнувшись опять в сценарий, искал прервавшуюся нить разговора между "влюблёнными".
Постепенно я до такой степени разыгралась, что чувствовала себя на сцене совсем раскованно, и тёмный зрительный зал не только не пугал, а словно вообще не существовал для меня. Я вжилась в роль, иногда даже вставляя реплики от себя, и чувствовала, как мне нравится играть на сцене! Я уже не опасалась поглядывать на Фёдор Селивестровича, потому что встречала его довольный взгляд и два больших пальца, демонстрирующих восторг.
Оставалась последняя сцена. По сюжету мы с трактористом Василём поженились, а на следующий день я провожала его... нет-нет, не на фронт, как вам, наверное, подумалось. Я провожала его... на целину. Этот скорый отъезд подчёркивается репликами героев, чтобы показать, что общественное, комсомольское дело превышает все личные дела, и что для "молодых" это должно быть важнее всех прочих пустяков, вроде женитьбы и тому подобного...
За кулисами "пыхтел паровоз". Сцену покинули "отъезжающие", убежав "занимать места в вагонах"... Остались только мы одни с Василём.
Мы говорили друг другу прощальные слова любви, последние напутствия, и прочее, и прочее... Прогудел паровоз, стукнулись, трогаясь, вагоны... Я крикнула: "Беги, беги скорее, опоздаешь ведь!" Василь обнял меня и, запрокинув по всем правилам сценического искусства, "поцеловал"... Он побежал, а я стояла и грустно махала ему ладошкой. Я даже не чувствовала, как по моей щеке ползёт слеза, но наш электрик-осветитель Толик заметил это и направил луч света на моё "печальное" лицо, чтобы эту естественную слезу увидели и зрители хотя бы первых рядов. Перед тем, как скрыться за кулисами, Василь оглянулся на свою "молодую жену", тоже заметил слёзы и... совершенно не по сценарию вдруг бросился обратно и, крепко обхватив меня своими ручищами, приник к губам моим самым натуральнейшим образом... И это перед всем честнЫм народом!!! И тут у меня сработала естественная реакция и со всего маху я так треснула его по наглой физиономии, что пощёчина прозвучала выстрелом в притихшем зале... Да и ударила я его так неудачно, что чёртовы усы остались на моих пальцах. Брезгливо их стряхнув, я умчалась за кулисы, плача уже не сценическими слезами, а от жуткого стыда... А зал в это время неистовствовал - хохотал, свистел и топал ногами. Хорошо, что режиссёр в это время был на противоположной стороне кулис, а то бы он меня точно убил!
Выскочившие на сцену девушки, которые должны были "успокаивать" меня, проводившую мужа, и говорить высокие слова о великой миссии моего благоверного, уехавшего осваивать целину по призыву партии и комсомола, растерянно остановились, наблюдая, как Василь под смех зрителей пытается наклеить усы... Но, спохватившись, начали успокаивать теперь уже его и говорить, что учителя тоже нужны на целине, и когда-нибудь "она вернётся, и вы снова будете вместе"... А режиссёр, оказавшись рядом со мной, яростно стал выталкивать меня на сцену: "Что угодно делай, а спасай мне концовку, если не хочешь лишиться комсомольского билета за срыв важного мероприятия!"
И я вышла, обняла "мужа" и сказала: "Прости меня, мой милый! Я просто очень переволновалась... И ещё я хочу сказать: я решила ехать и осваивать целинные земли с тобою вместе! Ты научишь меня водить трактор, и мы будем соревноваться с тобой, и трудиться на радость себе и всему советскому народу!"
- Занавес! Занавес! - кричал режиссёр. Зал хлопал. И занавес несколько раз сдвигался и раздвигался, предъявляя публике кланяющихся, держащихся за руки, "артистов".
- Уф-ф... - только и сказал Фёдор Селивестрович, вытирая потную лысину, - ещё немного, и ты бы довела меня до инфаркта...
Потом мне говорили, что спектакль в общем-то понравился и игра артистов была достойной, вот только никто не понял, кто это выходил "в чёрном" в самом начале... Думали, что это чёрт в образе учительницы или наоборот, и с нетерпением ждали повторного его выхода, чтобы прояснилась ситуация. Вот только не дождались и немного разочарованы. Небольшая недоработка режиссёра...
*Гавы - вороны (укр.)
*Курень - шалаш или землянка (укр.)