Я перелетаю мыслями в Красноармейск - город, где я родился. Оглядываю сверху церковь, в которой меня крестили, базар, перестроенный за последние годы железнодорожный вокзал... Возле Дворца культуры стоит выкрашенный серебрянкой памятник К. С. Москаленко, о котором я когда-то давно написал так до сих пор нигде и не опубликованное стихотворение:
Я никогда не играл медалями, сидя на Ваших коленях.
Скорее всего, Вы даже не слышали обо мне.
Но это ради меня и всего моего поколения
Вы ускакали однажды на последнем в селе коне
в ту - легендарную, Первую Конную,
от которой сегодня остались лишь слава да песня...
Нет, Вы не сделались в нашем роду иконою,
к которой несут челобитья по Пасхам и дням воскресным.
Но когда после Ваших визитов - вдогонку за литерным поездом
от вокзала неслись ностальгически медные марши,
я оглядывал тех, кто Вас только что слушал на площади
и казалось - во всех Вы оставили чуточку маршальства...
...Теперь - Вы уже не приедете. (Все в мире тленны!)
Вас больше не мучат ни сны, ни давнишние раны.
Лишь Вечность - как внучка!
так хочет забраться на Ваши колени,
да скульптор - пожалел на них мрамор...
...Не заметив, когда, я так и уснул в тот вечер, лежа на диване при работающем телевизоре, а тем временем проклятый номер газеты со злополучной опечаткой в подписанном моим именем интервью был отправлен в одну из городских типографий, чтобы с рассветом следующего дня разлететься по адресам своих подписчиков. И похоже, что одним из первых, перед кем в то утро улегся на стол свежеотпечатанный выпуск "Всенародной кафедры", был мой незадачливый собеседник - кандидат в Президенты Российской Федерации Альберт Зиновьевич Чибис. Именно его звонок раздался в моей квартире в тот момент, когда я в ожидании редакционной машины заканчивал добривать в ванной вторую щеку.
- Ну что? - не здороваясь, произнес он в трубку. - Напакостил и доволен?
- О чем вы? - спросил я, ничего не понимая.
- О твоей стряпне, которую ты выдал за свое интервью со мной. Ты уже на него полюбовался?
- Нет, я ещё не видел газеты, - пробормотал я, начиная догадываться, что в текст нашей беседы вкралась какая-то ошибка. - А что случилось? Там что-то не так напечатано? Я сейчас буду в редакции и всё проверю.
- Вчера надо было проверять. Пока материал не начинали печатать. А теперь ты там и на хер не нужен... Мудила! - и, не став больше разговаривать, он положил трубку.
Наскоро вытерев щеки полотенцем, я позвонил в редакцию и поинтересовался, почему за мной до сих пор не выехала машина.
- Так это Ефим Семенович задержал её, после того как пришел факс о вашем отстранении от должности, - доложила секретарша.
- Какой Ефим Семенович? И что ещё за факс? От кого?
- От наших акционеров - информационного холдинга "БАБ-Пресс". В котором сказано, что вы немедленно отстраняетесь от должности главного редактора, а временным исполняющим ваши обязанности назначается Ефим Семенович Придорогер.
- Фимка, значит... Ну-ну. А в чем причина всего этого сыр-бора, не сказано?
- Нет. Но вроде бы какое-то искажение слов Чибиса в вашем интервью обнаружено. Я правда, ещё его не читала, но могу сейчас посмотреть...
- Спасибо, не нужно. Я через минуту и сам всё увижу, - и, положив трубку, я сдернул с шеи все ещё висевшее на ней полотенце и, бросив его на подвернувшийся стул, вышел из дома.
Вынужден здесь признаться, что на свою родную газету я принципиально не подписывался. Это при советской власти редакторы большинства периодических изданий (особенно районных газетенок), насаждая липовое чувство профессионального "патриотизма", заставляли практически каждого из своих сотрудников выписывать домой и без того осточертевшие им на работе "Верный путь", "Красную кочегарку" или "Голос хлебороба", хотя кому, спрашивается, была необходимость получать по почте свою же собственную, сто раз прочитанную в течение рабочего дня газету?.. Лично мне общения с "Всенародной кафедрой" хватало и на службе, так что домой мне её не приносили, и теперь пришлось идти в ближайший киоск и покупать там только что вышедший номер. Чего же это я там исказил, интересно узнать?..
Едва отойдя на шаг от киоска, я с нетерпением развернул газету. На первый взгляд, всё было на месте. Вот текст интервью, вот фотография Чибиса, вот набранный большими черными буквами заголовок: "РЕФОРМИРОВАНИЕ РОССИИ ЗАСЛУЖИВАЕТ ВСЕНАРОДНОГО ОСУЖДЕНИЯ". Так, посмотрим дальше... Вот мой вопрос. Его ответ. Вопрос. Ответ...
Я чувствовал, как что-то мешает мне сосредоточиться на мною же написанном тексте - как будто бы я уже увидел только что то, что хотел найти, но ещё не успел осознать, что же именно зацепил мой взгляд в череде отпечатанных знаков.
- Ну, слава Богу, хоть один кандидат не побоялся осудить эти реформы! А то все вокруг только сюсюкают - мол, общечеловеческие ценности, то да сё! А жизнь становится все хуже и хуже, - услышал я за своей спиной чей-то возбужденный голос и, оглянувшись, увидел заглядывающую через мое плечо в раскрытую газету энергичную женщину лет шестидесяти или чуть старше с двумя тяжело груженными всякой снедью авоськами в руках. - С кем это интервью? С Чибисом?.. Вот за него и надо голосовать. Видно, что смелый мужик, сделала она вывод и отошла в сторону, а я ещё раз опустил глаза на заголовок.
"РЕФОРМИРОВАНИЕ РОССИИ ЗАСЛУЖИВАЕТ ВСЕНАРОДНОГО ОСУЖДЕНИЯ", решительно провозглашали буквы.
О, Господи! Вместо слова "обсуждения" там стояло набранное жирным шрифтом слово "осуждения". Получалось, что выдвигаемый и поддерживаемый представителями российского бизнеса кандидат требовал осудить реформы, которые этот самый бизнес как раз и питают! Из-за небольшой опечаточки, заключающейся в потере всего одной-единственной буквы, финансовый аферист и поборник российской демократии Альберт Зиновьевич Чибис превратился вдруг в эдакого второго Зюганова. Так что теперь понятно, за что меня отстранили от должности...
Я пробежал глазами текст нашей беседы и во второй части интервью ещё раз наткнулся на это же самое "осуждение" - опечатка проскочила мимо глаз выпускающего редактора дважды, и это уже наталкивало на некие подозрения. Кто там вчера дежурил по номеру? Придорогер? Ефим Семенович? Ну-ну...
...Ни выяснять, как могла произойти такая откровенная лажа, ни тем более ходить и кому-то что-то доказывать я не стал. Поделом лопухнулся должен быть предвидеть, что Фимка при первом же удобном случае меня подставит. Что ж теперь после драки кулаками махать?..
Я перестал ходить в редакцию, дни напролет сидел дома над быстро опротивевшим мне пивом и вяло обдумывал свои дальнейшие перспективы. Но никаких сногсшибательных идей в голову не приходило, время тянулось медленно и скучно, и я начал отчетливо ловить себя на том, что тупею. Надо было себя куда-то срочно пристраивать, и я вспомнил про Галкина.
Мы познакомились с ним года полтора назад, когда он пришел в редакцию аккредитовать себе нашего корреспондента. Он затевал тогда большой автопробег по городам и весям Поволжья и хотел, чтобы это мероприятие было системно освещено в прессе, в том числе и во "Всенародной кафедре". Помню, он сидел перед нами, зачем-то вытащив из кармана и держа в руках толстую пачку сторублевок, и сбивчивой скороговоркой рассказывал о своем проекте проехать вдоль всей Волги, устраивая в каждом населенном пункте летучие митинги и литературно-публицистические вечера, с тем, чтобы читать на них стихи на православно-самодержавные темы, просвещать народ насчет общинной жизни и создавать по ходу следования ячейки местного самоуправления, а затем провести осенью из представителей этих ячеек Всенародный Собор в Нижнем Новгороде и провозгласить на нем восстановление в России монархического строя.