— Здравствуй, милый друг, как живёшь ты там? Кончается ли твой воздух? Тяжело ли тебе дышать? Много ли заноз в твоих руках? Уверен, что черви уже подобрались к тебе и лишь ждут момента, когда твоя плоть перестанет быть твоей и станет по праву их. О, как хочу я, чтобы тебя схватили и истерзали призраки детей, невинных, несчастных детей. Моих детей! — заорал вдруг незнакомый голос. — И все страхи, все кошмары, все ужасы, скрывающиеся в темноте, доберутся до тебя, испепелят твою душу, и тебе останется лишь гнить, гнить и гнить. Задыхаться в собственной гнили и захлёбываться ей. Они уже сидят рядом с тобой в считанных сантиметрах и пустыми глазницами смотрят на тебя, ведь ты их убийца. А мы могли бы быть друзьями. Я бы и правда не стал тебя убивать после того, как захватил этот город, а затем и всё, что только есть и будет. Я бы был с тобой добр и честен, милый друг. Ты же выбрал иной путь. Ты убил моих детей, моих маленьких, беззащитных, нежных и навеки грустных детей. О, как страдают их милые души! Я плачу, мне плохо от одной лишь мысли об их боли. Ты чудовище… ты монстр… ты единственное существо в этом несчастном мире, которое я ненавижу, и пусть перед смертью тебе привидится моя улыбка, Паук.
Наступила тишина. Тяжело дыша всё уходящим воздухом, я лежал в скрюченной позе внутри старого дерева, закопанного под землей. И казалось, словно в то время, как воздух всё уходил, ко мне приближалось что-то ещё. Что-то жуткое, неизвестное и опасное.
— Чер! Чер! Разве же может Лорд, которому не страшен ни голод, ни кровопотеря, умереть от чёртовой нехватки воздуха? Да это попросту невозможно! Значит ли это, что я буду бесконечно мучиться от недостатка воздуха, пока не выберусь отсюда?
— Нет, — тихо произнёс наконец очнувшийся Чер, — ты умрёшь.
С минуту я пытался осознать эти слова. Наконец я сумел успокоить своё дыхание, изменил свою позу на более комфортную, сложив при этом руки на груди, да мерно сверлил взглядом безграничную тьму, что стирала собой потолок «гроба», находящийся, казалось бы, в паре сантиметров от моего лица, и уходила вдаль, простираясь в бесконечность.
— А пиццу мне так и не удастся поесть, ха, — слегка улыбнувшись, сказал я.
— Может… мутация?
-А ведь точно, хотя логичнее было совершить акт суицида, дабы не мучиться.
Примерно за пол часа из меня вырастал один плод, что поднимал выбранную заранее характеристику на десять минут. Всего на одну единицу. И всё же я решился попробовать, ведь хотелось продлить собственное существование ещё хотя бы чуть-чуть, хотя в этом самом существовании почти и не было смысла. Прикрыв глаза, я замер. Пока шёл процесс роста, моё тело словно погружалось в летаргию. Оно не двигалось, почти не дышало, становилось абсолютно белым. Несомненно, это было мне на руку в данной ситуации, когда каждый вдох мог стать последним. Медленно, мучительно медленно кожа на моей шее собиралась в какое-то подобие почки, а затем так же медленно вытягивалось вперёд. Головка этого нароста же всё раздувалась и краснела, со временем начиная перевешивать тонкий стебель из плоти. Плод становился всё больше, пока не стал размером с яблоко. К этому моменту его тонкая кожица стала усиленно дрожать, словно вот-вот взорвётся. К этому моменту закончились и полчаса роста, мне оставалось лишь быстрым движением оторвать от себя фрукт, что легко поддался моим рукам. Поднеся его поближе к лицу, такой гладкий, тёплый и слегка склизкий, я аккуратно понюхал его. Никакого запаха. Выпустив небольшую порцию воздуха, я широко раскрыл свой рот, полный загнутых зубов, и в один миг проглотил плод. С задержкой в секунду, не больше, мне стало самую малость полегче. Редкие вдохи уже не были столь болезненными, а из головы словно достали небольшой кусочек ваты. Но этого было мало.
Я всё сильнее чувствовал чьё-то ужасающее присутствие. Оно уже неторопливо пробиралось внутрь гроба, легонько касаясь пальцев ног. Я это чувствовал! Я чувствовал, как чьи-то холодные, расплывающиеся пальцы касались меня. О, их становилось всё больше. Уже не одна ладонь, а пять или шесть пробирались вверх по моим ногам. Некий животный ужас вновь охватил меня, заставляя дышать всё громче и чаще, тратя драгоценный воздух.
— Успокойся! — пытался привести меня в чувство Чер.
На мгновение мне показалось, словно я увидел чьё-то лицо. Чёрное-чёрное лицо, и на чёрном фоне покрытое плаксивой гримасой, за которой прятались жаждущие крови и страха глаза. Они хотели, чтобы я их боялся. И я боялся. Вдруг, одна из призрачных рук с силой схватила меня за запястье, отчего то в миг оледенело. Я почувствовал колющую, жгучую боль, вмиг разросшуюся по всей правой половине моего тела. Откуда-то сверху послышался тихий смех, полный издёвки, а затем меня стали хватать десятки хладных рук. В несколько секунд я был полностью покрыт ледяными ладонями, что стали тянуть меня в разные стороны. И каждая ладонь вызывала пред моими глазами ужасающие, безумные образы, полные такого страха, такого отчаяния и такой злобы, что, к счастью, их невозможно было не описать, ни даже воспроизвести в своей памяти.
— Эй! Эй! Не… те….й… сознание!…! Это всег… ли… шь… га…люц…ации! — кричал Чер где-то далеко, отчего его голос с большим усилием доходил до меня, а кошмары уносили меня всё дальше и дальше.
Пепел плавно парил вверх. Он маленькими песчинками откалывался от земли и медленно улетал наверх, скрываясь в тёмных облаках. Вокруг была бесцветная пустыня, из которой изредка торчали невероятно скрюченные, полностью чёрные деревья. Я легко и спокойно дышал здешним воздухом, отчего моё помешательство становилось лишь сильнее. Вдруг исчез и «гроб», и Чер, и те кошмары, что так настойчиво уносили меня. Однако… оглянув своё тело, я, плотно сжав губы, заметил множество чётких отпечатков чьих-то рук. Думать об этом совсем не хотелось, и я, с силой выдохнув из себя несколько клубов пара, пошёл вперёд. Ноги то и дело вязли в толстом слое пепла, который не уменьшался, несмотря на постоянно улетающие вверх частички. Всё было таким ужасно странным и непонятным, что я бесчисленное множество раз останавливался и оглядывался по сторонам. Это происходило, наверное, каждые десять минут на протяжении первых пяти или семи дней. Считать дни в этом месте было ужасно тяжело, если вообще возможно. Ни солнца, ни луны — ничего не было, помимо абсолютно серой пустыни и уродливых деревьев, высотой едва достающих мне до пояса. На ощупь же эти деревья были холодными и гладкими, словно состояли из металла. Устало рухнув на пол, я почти с головой ушёл в пепел и до скрипа сжал свои зубы.
Там, лёжа на земле, я вновь услышал звук, что иногда доносился до меня. Несколько раз я пытался найти его источник, но тот постоянно исчезал прежде, чем я успевал сделать и пять шагов. Теперь же он длился довольно долго. Шелестящий, далёкий звук напоминал собой то шуршание, когда большой сноп тканей волочат по земле. Громкость этого звука совсем не менялась, хотя по какой-то причине я знал, что он приближался ко мне. Это было странно и непонятно, однако звук никогда не доходил до меня, исчезая ещё до того момента, как я мог бы разглядеть его источник. И в этот раз он исчез, стоило мне приподняться с земли. Вновь шумно выдохнув, я отмахнулся от летящих в лицо частичек пепла, пошёл дальше.
— Как жестоко. Всю свою жизнь я был заперт в маленьком клочке земли, теперь же могу идти куда захочу… а идти и некуда.
Путь был бесконечно длинный и такой же бесконечно бессмысленный. Уже не раз меня доставала мысль о том, что, быть может, это и есть загробный мир. Быть может, я погиб, и это лимб, а может, и сам ад. Ад, полный одиночества и вечной дороги. Сожжённый до пепла мир, лишённый гор, рек, городов, жителей. Это было действительно похоже на ад, однако спустя всего пару дней пути меня вовсе перестало волновать. чем именно было то место, где я находился. Было уже неважно, ад это, лимб или вообще что-то совершенно другое. Важно было лишь то, что я находился тут и мог лишь идти. И я шёл. Порой останавливаясь, ожидая чего-то, но ничего так и не происходило, и я шагал дальше.