Упав, я хотел отрастить новые конечности и вновь вступить в бой, но с отчаянием осознал — всё. Минута прошла. Я обездвижен. Земля Белой Акации лежит меньше, чем в метре от меня. Надо мной возвышается Марк, готовясь пронзить своим кинжалом мою черепную коробку. А позади него нарастает орда горящих красным огнём жуков, что совсем скоро сожрут моё тело, Марка, Акацию — всё.
Да как же так, а?
Мир словно замер. Почувствовав, что больше ничего сделать у меня не получится, я успокоился. Мой взгляд застыл, упершись в небо, и в этот миг я поразился красотой ночного небосклона. Надо же! А ведь уже наступила ночь. Мне показалось, что всё это время неба будто не существовало, и только сейчас, будто включенные неким выключателем, на небесном полотне в одно мгновение вспыхнули тысячи, нет, даже миллионы небесных светил. Они кружились вокруг белоснежного месяца, что ещё больше освещал и без того красочное небо.
Так красиво. Вот бы мне… сфотографировать это… или нет… лучше нарисовать. На фотографии запечатлён мир без человека, но на картине, в пейзаже, появляется лицо художника, и только тогда можно увидеть то, чего ты в силу разницы ваших с художником глаз и голов увидеть не в силах. Да… хотелось бы… нарисовать это прекрасное небо, к которому стремится пепел горящих деревьев…
Удар кинжала был быстр и неожидан. Я даже не заметил вонзившегося мне в лоб металла. И не заметил, как умер. Это был конец. На всякий случай Марк нанёс ещё несколько ударов, дабы теперь я точно не восстал из мёртвых. Убедившись, что я точно мёртв, он выпрямился во весь рост и окинул взглядом толпу жуков вокруг.
— Кажется… надо бежать, — произнёс он спокойным голосом, но на душе у него, почему-то всё было пасмурно и странно. «Что-то не так, что-то неправильно» — повторялось в его мыслях.
Оглядевшись, Марк понял, что единственное место, куда он может сбежать — на территорию Белой Акации. Он хотел бы восхититься её красотой, но было не до этого. Он просто побежал вперёд, отмахиваясь от сообщения о том, что он вошёл во владения Лорда. Тут же из под земли вырвались корни, что словно хлысты попытались хлёсткими ударами достать человека, но тот довольно легко уклонялся от них. Вниз. Прыжок, оттолкнулся от корня и улетел ещё выше. Перекат. Кувырок. Рывок в бок. Так, уворачиваясь, он быстро приближался к самому дереву.
— Надо пересечь её владения, а дальше акация сумеет ненадолго задержать этих тварей. Мне этого хватит, чтобы скрыться, а там несколько дней пути, и я уже в Москве… новый город, новая жизнь, — ненадолго он замолчал, задумавшись и перекатом уходя от очередной атаки вездесущих корней. Затем он глянул на мощный ствол Лорда, украшенный раскидистой кроной, такой белой, будто сама луна. И почувствовал на себе укоризненный взгляд. — Но неправильно ведь, не так…
Мир словно замер. Почувствовав, что больше ничего сделать у меня не получится, я успокоился. Мой взгляд застыл, упершись в небо, и в этот миг я поразился красотой ночного небосклона. Надо же! А ведь уже наступила ночь. Мне показалось, что всё это время неба будто не существовало и только сейчас, будто включенные неким выключателем, на небесном полотне в одно мгновение вспыхнули тысячи, нет, даже миллионы небесных светил. Они кружились вокруг белоснежного месяца, что ещё больше освещал и без того красочное небо.
Так красиво. Вот бы мне… сфотографировать это… или нет… лучше нарисовать. На фотографии запечатлён мир без человека, но на картине, в пейзаже, появляется лицо художника, и только тогда можно увидеть то, чего ты в силу разницы ваших с художником глаз и голов увидеть не в силах. Да… хотелось бы… нарисовать это прекрасное небо, к которому стремится пепел горящих деревьев…
Вдруг мне показалось, что Марк слишком долго не решается добить меня. Переведя на него взгляд, я увидел то, чего совсем не ожидал увидеть. Его глаза были в слезах, а в слезах отражался я. Мы молча глядели друг на друга, и резко я осознал, что знаю его.
Мы уже были знакомы? Я уверен, что знаю его и знаю хорошо…
Марк что-то сказал и, хотя человеческий язык мне был недоступен, я понял его — он тоже меня узнал. Опустив оружие, он ненадолго замер, после чего вновь поднял его и с силой вонзил его в землю. Подхватив меня, он поставил моё тело на ноги и опять заглянул мне в глаза. Теперь я увидел там ненависть, презрение, скорбь, непонимание и отрешённость.
Я не мог управлять своим телом, но всё ещё мог управлять пеленой. Она медленно стала приближаться к земле драгоценной и прекрасной Акации. Прежде чем наши владения соприкоснулись, я вновь осмотрел Марка и почувствовал такую неимоверную ненависть к нему, что не передать словами. В тот миг я решил, что я убью его. Рано или поздно, но убью. Он почувствовал тоже самое, но прежде, чем произошло ещё что-нибудь, две пелены соприкоснулись друг с другом.
Всё залилось тёплым, белым светом. Я стоял в одиночестве на маленькой зелёной полянке, в центре которой росло юное деревце, высотой лишь самую малость выше меня. Молоденькая трава щекотала пятки, а прохладный воздух ласково обдувал лицо. Помимо же самой поляны, больше ничего не было — всё вокруг было сплошной белой стеной.
Неуверенно я сделал несколько шагов вперёд, пытаясь поближе подойти к хиленькой акации. На глаза спала кудрявая чёлка, которую я тут же сдул в сторону. Опустив глаза ниже, я увидел человеческие руки, слегка измазанные в краске. Вновь подняв взгляд, я надолго застыл, осматривая каждым миллиметр. Нежная кора её была ещё совсем не поеденной насекомыми и не имела старых болячек, присущих обычно деревьям в лесу. Тоненькими и длинными руками, да пальцами, деревцо жадно тянулось вверх, размахивая листьями на ветру. Оно было самим олицетворением красоты, безмятежности и весны. Улыбнувшись ему, я более уверенно пошёл прямо.
— Давно не виделись, старая подруга, — произнёс я тихо и с нежностью, вспомнив жизнь, что была у меня до перерождения в чудовище.
— Здравствуй, — ответила мне Акация и, как мне показалось, улыбнулась.
Говорить совсем не хотелось. Я считал, что слова сейчас совсем ненужны. Нужно было лишь сесть на мягкую и слегка колющуюся траву, облокотившись спиной о тонкий ствол дерева. Её ветви аккуратно склонились надо мной, пытаясь спрятать от солнца, которого и так не существовало.
Мы сидели долго, казалось, бесконечность, но… в какой-то момент я осознал, что наша встреча подходит к концу. Когда я шёл сюда у меня было так много вопросов, а теперь… теперь я и сам знал ответы на большинство из них. Но уходить не хотелось. Вдруг передо мной, прямо из земли, вырос простенький мольберт, да баночки с красками.
— Нарисуй мне что-нибудь, милый друг-художник. Нарисуй, как раньше, в последний раз.
— Конечно…
Я встал перед холстом и стал выводить нехитрые линии, что постепенно соединялись в простенький, незамысловатый рисунок, какой можно увидеть у уличных торговцев или в интернете.
— И ещё одна просьба.
— Я слушаю.
— Возьми её. Возьми мою дочь к себе и сохрани, прошу тебя… её зовут Акаши, — одна из веточек Акации обломилась и упала вниз, превратившись в маленький мешочек с землей, из которого торчал слабый росток. — Она поможет тебе и спасёт твою душу.
Я хотел что-нибудь сказать, но лишь молча склонился перед деревцем, прикрыв глаза. Но когда я открыл их — всё изменилось. Передо мной высилось исполинское дерево, объятое жгучем пламенем. Оно словно адский зверь, пожирало Акацию, сдирая с неё лепестки белых цветов, листья, ветки и кору… Глядя на то, как огонь съедает мою давнюю подругу, я неожиданно для себя понял: только что она умерла. В этом дереве больше нет жизни. И мои верные, чёрные слуги… их не было. Ни Таи, ни Нева, ни Сивы, ни Генерала не существовало, и даже Де никогда и не существовала, ведь они пока ещё не родились. А это значит, что я тут совсем один. Под моими ногами лежит скрюченный росток, дитя Акации. А вокруг, куда ни глянь, копошатся полчища жуков, над которыми стоит гигантская фигура Смайли и смотрит на меня тысячью глаз.
— Здравствуй, мой друг.