Тень фисташки своим размером, направлением и прохладой говорит мне «девять утра», красные листики граната указывают на начало марта, размер листьев морского лука, что на краю склона, напоминает, сколько лет назад я его посеял — точно так же, как мои седины и морщины отсчитывают мои собственные годы. И поскольку часы эти говорят обо мне и о моем саде, это значит, что еще через несколько лет я в очередной раз посею в нем осенью морской лук, но уже не увижу его цветущим.
Прополка
Каждый год, особенно в конце зимы и всю весну, я провожу много часов, стоя на коленях. Нет, это не молитвенный ритуал, не акт капитуляции и не инсценировка «Баллады о человеке, покинувшем кибуц» Шмулика Крауса, в которой герою предсказывают, что «он еще приползет обратно на четвереньках». В этом моем стоянии на коленях нет также ничего от тех надежд и просьб, которые порождены униженностью и неудовлетворенностью. Стоящий на коленях и склонивший голову чувствует себя униженным и подавленным еще и потому, что эта поза близка к хождению на четырех, которое характерно для животных и зверей, тогда как человек — это существо, в своих глазах возвышенное, это тот, кто стоит с высоко поднятой головой и ходит на двух ногах. А я становлюсь на четвереньки по собственной воле и для собственной пользы просто потому, что в такой позе мне удобней выпалывать сорняки, то и дело появляющиеся в моем саду. И у меня даже есть для такой позы специальная пара старых поношенных штанов, колени которых так уже пропитались налипшей землей, что им не помогает ни отмачивание, ни оттирание, ни стирка.
Прополка — работа крайне важная. Она начинается зимой, когда сорняки только начинают прорастать, и продолжается все время, пока они растут. Но в основном ею занимаются с началом весны и вплоть до ее окончания, потому что это последняя возможность избавиться от сорняков до того, как они произведут семена, которые прорастут в следующем году. А почему я выполняю эту работу на четвереньках? «Потому что я женщина пожилая», — как говорила моя бабушка, и у меня уже нет выбора. Молодые и гибкие садовники выпалывают, просто наклоняясь к земле. Пожилые тоже наклоняются, но при этом опираются одной рукой на колено. Еще более пожилые сидят на скамеечке или нанимают рабочего для прополки. Я же решил преклонить колени и потому числюсь теперь по разряду тех, кто пропалывает на четвереньках.
У сорняков, которые я выпалываю, есть такая сила и живучесть, которой нет у других растений — не только культурных, но и тех диких, что я выращиваю в своем саду. К примеру, дикая календула (она же ноготки) разрастается у меня в саду намного быстрее и энергичней, чем мой — тоже дикий — синий василек. И причина тому проста: в нем я заинтересован, а в ней нет. О нем я забочусь, а о ней нет, поэтому ей нужно больше полагаться на собственные силы. Если бы я перевернул свои предпочтения и стал выращивать календулу, василек немедленно стал бы в моем саду сорняком и вскоре грозил бы захватить его целиком.
В этих умозаключениях меня опередил рабби Ханина Бен Пази, который когда-то сказал; «Колючки не сеют и не обрабатывают, и тем не менее они сами растут и размножаются, в то время как нужно затратить много труда и боли, чтобы пшеница дала ростки»[24]. В «Берешит раба»[25] эти слова употреблены для осуждения той необыкновенной легкости, с которой забеременели Агарь и дочери Лота. В глазах Ханины Бен Пази эти женщины (равно как и их сыновья, Измаил, Моав и Бен-Амми, эти лютые враги Израиля, прародители нечестивых моавитян и аммонитян) — то же, что колючки: они размножаются и процветают, хотя их не сеют и вокруг них не выпалывают. Этим «колючкам» рабби Бен Пази противопоставляет наших четырех выдающихся праматерей, которым пришлось много страдать и прилагать недюжинные усилия, чтобы забеременеть. Я позволю себе добавить к этому свое собственное сравнение: когда евреи были рабами в Египте, они размножались тем больше, чем сильнее их мучили и преследовали — тоже в точности как сорняки в моем саду: чем энергичнее я их выпалываю и сжигаю, тем более активно и бурно они растут и размножаются.
В притче Ханины Бен Пази звучит некое высокомерие по отношению к соседним народам: они, видите ли, сорняки, а мы — пшеница. Такое отношение к другим народам встречается и во многих других культурах, не только в еврейской. Но в его притче ощущается еще и простое отчаяние земледельца, который безуспешно борется с сорняками. Как я его понимаю! Из года в год я ползаю на четвереньках по грязи, выпалываю, и рву, и отрываю, и уничтожаю врага так же окончательно и бесповоротно, как стирал его с лица земли в прошлом году и как буду уничтожать в следующем. И когда я занимаюсь этим безнадежным делом, я думаю не только о себе, но и обо всех других, мне подобных, которые уничтожают, истребляют и стирают с лица земли, — пусть даже они, в отличие от меня, гордо стоят с высоко поднятой головой и не унижаются до того, чтобы стать на колени и распластаться в грязи, как я, знающий истинное соотношение сил и потому ползающий на четвереньках.